Со стоном выбежал Завитков на улицу.
Розовое солнце превосходно осветило бледное лицо мастера ваксы.
— Видел! — закричал он, бухаясь на колени. — Председатель исполкома меня в губы поцеловал. Вяжите меня, православные!
К несчастному приблизились Долой-Вышневецкий и мосье Подлинник.
— Сам понимаешь, — заметил Долой-Вышневецкий, набрасывая веревки на Иосифа Ивановича, — дружба дружбой, а хвост на бок.
Толпа одобрительно роптала.
— Пожалуйста, — с готовностью сказал Завитков, понимавший всю тяжесть своей вины, — делайте что хотите.
— Его надо продать! — заметил мосье Подлинник с обычной рассудительностью.
— Кто же купит такого дефективного? — спросил Долой-Вышневецкий.
И словно в ответ на это, зазвенели колокольчики бесчисленных троек, и розовое облачко снежной пыли взметнулось на Губшоссе.
Это двигался из Минска в Мурманск караван кинорежиссеров на съемку картины "Избушка на Байкале". В передовой тройке скакал взмыленный главный режиссер.
— Какой город? — хрипло закричал главреж, высовываясь из кибитки.
— Колоколамск! — закричал из толпы Никита Псов. — Колоколамск, ваше сиятельство!
— Мне нужен типаж идиота. Идиоты есть?
— Есть один продажный, — вкрадчиво сказал мосье Подлинник, приближаясь к кибитке. — Вот! Завитков!
Взор режиссера скользнул по толпе и выразил полное удовлетворение. Выбор нужного типажа был широк и великолепен. Что же касается самого Завиткова, то главрежа он прямо-таки очаровал.
— Давай! — рявкнул главный.
Связанного Завиткова положили в кибитку. И караван вихрем вылетел из города.
— Не поминайте лихом! — донеслись из поднявшейся метели слова Завиткова.
А метель все усиливалась и к вечеру нанесла глубочайшие сугробы. Ночью небо очистилось. Как ядро, выкатилась луна. Оконные стекла заросли морозными пальмами. Город мирно спал. И все видели обыкновенные мирные сны. Аполитичные.
Арсений Изаурик зачеркнул последнюю фразу, хотел исправить что-то еще, но в это время дверь распахнулась. На пороге стоял Бендер. В руках у него была табличка "По газонам не ходить!"
— Давайте ходить по газонам, подвергаясь штрафу! — орал он. — Давайте входить посторонним! Давайте разговаривать по телефону больше пяти минут!! Давайте громко разговаривать!!!
Одним словом, Остап напился так, что уже мог творить различные мелкие чудеса.
Сеня молча вывел Бендера на каменную лестничную площадку, вылил на него ведро воды и тут же затащил обратно в квартиру.
Остап тупо мотнул головой и обиженно произнес:
— Сеня! Я не выношу катаклизмов.
Через полчаса, завернутый в одеяло, Бендер выстукивал зубами "Турецкий марш" о край железной кружки. Последние пять минут друзья обсуждали марксистско-ленинскую концепцию свободы.
— П-п-п-плевал я на осознанную необходимость, — кипятился Остап. — Деньги! Вот к-критерий свободы. Я свободен в пределах ста двадцати пяти рублей шестидесяти копеек в месяц. А ты и того меньше. А кто-то свободен в пределах трех миллионов фунтов стерлингов в год. Вот и вся арифметика.
— Да не о том же я, Остап Ибрагимович. Не может быть свободы индивидуума в несвободном обществе!
— Что? — презрительно скривился Остап. — Вы что думаете, что свобода для российского мещанина началась с отмены крепостного права или высочайшего манифеста пятого года? Нет… Вот когда в книжных лавках появились календари с девочками в небрежных купальных костюмчиках, когда покупатели увидели этот товар, они поняли, что все преграды рухнули, что все можно. Вот свобода для быдла.
— А для элиты, значит, свобода в количестве нулей? — съязвил Сеня.
— Да нет, здесь все сложнее… Послушайте, Сеня, — Остап просительно заглянул ему в глаза, — да не прячьте вы эту чертову чикушку. Ведь так хорошо сидим…
Осторожно вернув рюмку на стол, он продолжил:
— Вот какой вопрос не дает мне покоя. Как вы думаете, Сеня, если те, древние обличители христианства, правы, и Мария зачала не от голубя — святого духа, а была изнасилована римским легионером, если она и ее сын были париями, изгоями, "нечистыми", то что? Мы должны презирать их? В чем же тогда христианское милосердие? Чем христиане, "облагородившие" Христа сказкой о голубе, лучше язычников и чем лучше христиан язычники, те и нынешние, если они, потешаясь над Иисусом, пеняют на этого легионера? В какого бога мы веруем? В заносчивого сноба, или в Бога доброго, милосердного, который выбрал именно этого "грязного" ребенка, чтобы усыновить его, чтобы его устами наставлять нас, подлецов, на путь истинный?..