Но… Вот он трусливой рысью пересекает Каланчевскую площадь, стремясь к Рязанскому вокзалу. Тот ли это гордый орел, которому сам черт не брат! Он до тошноты осторожен. На вокзал пассажир прибегает за два часа до отхода поезда, хотя в мировой практике не было случая, чтобы поезд ушел раньше времени.
К отъезду он начинает готовиться за три дня. Все это время в доме не обедают, потому что посуду пассажир замуровал в камышовую дорожную корзину. Семья ведет бивуачную жизнь наполеоновских солдат. Везде валяются узлы, обрывки газетной бумаги, веревки. Спит пассажир без подушки, которая тоже упрятана в чемодан-гармонию и заперта на замок. Она будет вынута только в вагоне. На вокзале он ко всем относится с предубеждением. Железнодорожного начальства он боится, а остальной люд подозревает. Он убежден, что кассир дал ему неправильный билет, что носильщик убежит с вещами, что станционные часы врут и что его самого спутают с поездным вором и перед самым отъездом задержат.
Вообще он не верит в железную дорогу и до сих пор к ней не привык.
Железнодорожные строгости пассажир поругивает, но в душе уважает, и, попав в поезд, сам не прочь навести порядок.
Поезд "Москва-Минеральные Воды" вышел и прибыл по расписанию. Никто не отстал от поезда, не высовывался из окон, не родил в дороге, не сорвал тормоз Вестингауза и не совершил других мелких и крупных нарушений.
Накануне поездки Остап заявил, что из принципа хотел бы перейти румынскую границу, но поскольку западная граница теперь неприступна, как Инга Зайонц после разлада с другом его детства Колей Остен-Бакеном, то начать придется сразу с Закавказья. Этот театр военных действий был, по словам Остапа, ему хорошо знаком. В случае неудачи предполагалось десантироваться через Каспийское море в Среднюю Азию, которая, опять же по словам командора Бендера, была им рекогносцирована во время плавания на кораблях пустыни.
Возможность расширения театра военных действий далее на восток, несмотря на уговоры Сени, Остап рассматривать отказался. Во-первых, он не любит лазить через стены, особенно через Великую Китайскую, во-вторых, панически боится уссурийских тигров и в-третьих, у него, как у турецкого янычара, психологическая несовместимость с японскими самураями.
Едва сойдя с поезда, Остап предложил Сене зайти в уютный кабачок, точного названия которого он никак не мог вспомнить. То ли "Араратский аромат", то ли "Ароматный Арарат".
— Знаете, Сеня, в чем беда русского человека? — говорил он по дороге. — Для нас, русских, "хорошо провести вечер" означает истратить кучу денег и напиться как свинья. А ведь можно спокойно, душевно посидеть в прохладном полумраке, с интимной музыкой, за рюмочкой настоящего, доброго вина, вспомнить день минувший, обсудить день грядущий…
…Процесс воспоминаний и обсуждений затянулся до позднего вечера. Следующего дня.
— Остап Ибрагимович, ну нельзя же столько пить! — Сеня бережно вел Бендера по дорожке парка. — Арарат! Арарат! Ной нашелся…
— Сеня, друг! Это девятимесячное "стояние на Угре", то бишь "сидение в Москве" меня вконец истощило. Ну что поделаешь, если Минводы оказывают на меня такое воздействие, — Остап икнул. — Кругом себя оправдывают. Я просто омолодился!
— Смотрите, не умрите от скарлатины, — Сеня с трудом усадил командора на садовую скамейку.
Мимо прошла рослая девица. Остап вскочил и бросился за ней неверной походкой, декламируя нараспев:
— Что же вы молчите? О-хо-хо! Она знала все языки но после тифа забыла!
Девица развернулась, влепила потомку трапезундских императоров пощечину и пошла дальше.
— Пардон! — кричал Остап, сидя на дорожке. — Я перепутал страницу. Подождите!
— Остап Ибрагимович, опомнитесь! Денег осталось только до Владикавказа.
— Так много?! Давайте их сюда! Мне срочно нужна дамочка "Скорая помощь". Я болен любовью:
— Денег я вам не дам! — отрезал Сеня. — Где будем ночевать?
Остап вздохнул и начал подниматься задом на манер одногорбого корабля пустыни: