Он выпрямился. Взгляд приобрел осмысленность.
— Что деньги, Сеня! Они валяются на дороге. Вернее, на книжном развале. Прыгнула тут на меня одна идейка, когда проходили мимо. А насчет ночлега не беспокойтесь. Есть один подходящий скверик около картинной галереи.
— Шикарно, — ухмыльнулся Сеня. — Галерея-то хоть интересная?
— Галерея как галерея. Берут.
— Вы деградируете, Остап Ибрагимович. Ну да ладно. Мы еще увидим небо в алмазах, как сказал Антон Павлович Чехов.
— Чехов? — тускло спросил Остап. — Кому сказал?
— В "Дяде Ване". Стыдно, командор, не знать этого.
Командор вдруг как-то странно посмотрел на Сеню и сказал:
— А вот завтра и проверим, какой вы знаток Чехова.
Утром Бендер долго и придирчиво выбирал на книжном развале нужное издание. Он был стеснен в средствах. Предусмотрительный Сеня уже сбегал на вокзал и купил билеты до Владикавказа. Так что оперировать великому комбинатору приходилось в пределах сумм, выделенных на питание. Он торговался как испанец с индейцами и наконец остановил свой выбор на тоненькой книжке, одном из первых массовых изданий Чехова. Особенно ему понравились чистые листы "Для заметокъ" в конце книжки. Остап с еле поспевавшим за ним Сеней бросился на Главпочтамт, обмакнул ручку в чернильницу и вывел на форзаце книги по всем правилам дореволюционной каллиграфии: "Дорогому другу Георгию Валентиновичу Плеханову от Антоши Чехонте".
— Что вы делаете?! — сдавленно прошептал Сеня.
— Прокладываю мостик от передовой российской интеллигенции к вождям революционного пролетариата. Пусть я сдохну, если местный краеведческий музей не выложит за это пару сотен. А теперь освежите-ка мне память насчет главных вех в творчестве друга Плеханова.
Пока Сеня рассказывал, Остап что-то быстро писал на страницах "Для заметокъ", изредка требуя подробностей.
Через двадцать минут Сеня прочел:
"…Хорошо бы пьесу написать из жизни помещика…"
"…Помещика зовут дядей Ваней. Это ясно…"
"…Героиня — тоскующая девушка:
— Мы еще увидим небо в алмазах. Мы отдохнем, дядя Ваня, мы отдохнем…"
"…Хорошо бы рассказ написать из жизни врача…"
"…Чудное название для рассказа: "Палата № 6"…"
"…Фамилия: Навагин…"
"…Фамилия: Пересолин. Чиновник. Его жену чиновники называют — Пересолиха…"
"…Хорошее название для пьесы: "Вишневый сад"…"
"…Думаю съездить на Сахалин. Говорят — интересно…"
"…Не купить ли дачку в Ялте. Знакомые советуют…"
"…Только что написал "Чайку". Знакомые одобрили…"
— Ну что, похоже? — спросил Остап.
— Свинья вы, Остап Ибрагимович, — ответил Сеня, — самого бы вас за это на Сахалин. Знакомые одобрят.
Он брезгливо отвернулся, как кот, которому пьяный шутник сует в нос дымящуюся папиросу. Он даже фыркнул от отвращения.
— Ой, какой реагаж! — Остап долго смеялся.
— Ладно уж, Сеня. Я уверен, Антон Павлович нас простил бы и даже посмеялся за компанию. Бога ради, займите очередь за пивом, голова просто раскалывается.
Сеня ушел.
Бендер подумал немного, чиркнул пару строчек и вышел следом.
По дороге он заметно волновался и несколько раз повторил, что деньги валяются на дороге и надо только не лениться их подобрать.
В краеведческий музей великий комбинатор зашел один, Сеня сопровождать его наотрез отказался. Через несколько минут дверь музея распахнулась и в проеме показалась спина Бендера. Его теснили к выходу несколько старушек и козлобородый профессор. Профессор норовил ударить Остапа клюкой и только приговаривал: "За Антона Павловича! За Николая Васильевича!"
— Вы что думаете? — орал Бендер, — если они жили до революции, значит у них не было творческого обмена?! Вы негибкие, товарищи!
Споткнувшись на крыльце, Остап полетел вниз. Вслед ему полетела поруганная книга. Дверь музея захлопнулась.
Пока Бендер вставал и отряхивался, Сеня открыл "записную книжку друга Плеханова". Последним перлом в ней было:
"…Эх, тройка! Птица-тройка! Кто тебя выдумал?…"
— Вы с ума сошли! — воскликнул Сеня. — Это же Гоголь!
— Теперь и я вспомнил, что это Гоголь… Но какой русский не любит быстрой езды?! Ладно, пора на вокзал… Как там наш граммофон в камере хранения поживает?
Давно уже Колоколамск не видел Никиту Псова в таком сильном возбуждении. Когда он проходил по Малой Бывшей улице, он даже пошатывался, хотя два последних дня вовсе не пил. Он заходил во все дома по очереди и сообщал согражданам последнюю новость: