— Да-да, в этом что-то есть, — товарищу Пер-Лашезову идея явно понравилась. — Вот, составим смету, график розы ветров, а там, годика через два…
— Нет, товарищ, — убежденно возразил Остап. — Международная обстановка волокитничать не позволяет. Ваша задача — принципиальное разрешение вышестоящих органов, а насчет сметы и розы ветров — это уж мы организуем. А что, Тенгиз Акакиевич, выделит редакция деньги на воздушный шар "Красный любитель Севера товарищ Икапидзе"? С такой рекламой мы увеличим тираж раз в пять. Заодно и Барсуку нос утрём.
— Конечно, дорогой, — энергично ответил товарищ Икапидзе. — Завтра же составим рабочую документацию!
— И экипаж есть, — продолжал Бендер. — Я, Арсений Изаурик, физкультурник и штурман, и командир — товарищ Икапидзе.
— Я не могу, — скромно сказал редактор. — У меня пленум на носу.
— Значит, будете осуществлять руководство из штаба полета… А теперь предлагаю тост за Советский Союз — великую воздушную державу, подданные которой никогда не спускаются на землю!
Подробный разговор отложили на завтра в буфете Академии наук и вечер продолжался своим чередом.
Далеко за полночь на нейтральной площадке, между третьим и четвертым этажами, встретились оба редактора. В волосах у них запутались разноцветные кружочки конфетти. Из петлицы Барсука свисала бывшая чайная роза, от которой почему-то пахло портвейном № 17, а Икапидзе обмахивал разгоряченное лицо зеленым хвостиком от редиски. Лица у них сияли. О встрече в Комиссии партийного контроля давно уже не было речи. Они занимались более важным делом.
— Значит, так, — говорил Икапидзе, поминутно наклоняясь всем корпусом вперед, — мы вам даем Водопьянова, а вы нам… вы нам да-е-те Молокова.
— Мы вам Молокова? Вы просто смеетесь. Молоков, с вашего разрешения, спас тридцать девять человек!
— А Водопьянов?
— Что Водопьянов?
— А Водопьянов, если хотите знать, летел из Хабаровска шесть тысяч километров! Плохо вам?
— Это верно. Ладно. Так и быть. Мы вам даем Молокова, а вы нам даете Водопьянова, одного кочегара с детьми и брата капитана Воронина.
— Может, вам дать уже и самого Воронина? — саркастически спросил Икапидзе.
— Нет, извините! Мы вам за Воронина, смотрите, что даем: Слепнева с супругой, двух матросов первого класса и одну жену научного работника.
— Мало.
— Ладно, так и быть, выставляю Доронина.
— А что Доронин?
— Как что? Доронин прилетел из Хабаровска на неотепленной машине. Это что, по-вашему, прогулка на Воробьевы горы?
— Я этого не говорю.
— В таком случае мы за Доронина требуем: Копусова, писателя Семенова, двух плотников, одного геодезиста, боцмана, художника Федю Решетникова, девочку Карину и специального корреспондента "Правды" Хвата.
— Вы с ума сошли!.. Где я вам возьму девочку? Ведь это дитя! Оно сейчас спит!..
Ночь была теплая, и на улице, в полярном блеске звезд, возле подъезда обеих редакций в полном молчании ожидала героев громадная толпа мальчиков.
Обычно к двенадцати часам дня колоколамцы и прелестные колоколамки выходили на улицы, чтобы подышать чистым морозным воздухом. Делать горожанам было нечего, и чистым воздухом они наслаждались ежедневно и подолгу.
В пятницу, выпавшую в начале марта, когда на Большой Месткомовской степенно циркулировали наиболее именитые семьи, с Членской площади послышался звон бубенцов, после чего на улицу выкатил удивительный экипаж.
В длинных самоедских санях, влекомых цугом двенадцатью собаками, вольно сидел закутанный в оленью доху молодой человек с маленьким тощим лицом.
При виде столь странной для умеренного колоколамского климата запряжки граждане проявили естественное любопытство и шпалерами расположились вдоль мостовой.
Неизвестный путешественник быстро покатил по улице, часто похлестывая бичом взмыленную ленивую пристяжную в третьем ряду и зычным голосом вскрикивая:
— Шарик, черт косой! Н-о-о, Шарик!
Доставалось и другим собачкам.
— Я т-тебе, Бобик!.. Н-о-о, Жучка!.. Побери-и-гись!!
Колоколамцы, не зная, кого послал Бог, на всякий случай крикнули "ура".
Незнакомец снял меховую шапку с длинными сибирскими ушами, приветственно помахал ею в воздухе и около пивной "Голос минувшего" придержал своих неукротимых скакунов.
Через пять минут, привязав собачий поезд к дереву, путешественник вошел в пивную. На стене питейного заведения висел плакат: "Просьба о скатерти руки не вытирать", хотя на столах никаких скатертей не было.