— Чем прикажете потчевать? — спросил хозяин дрожащим от волнения голосом.
— Молчать! — закричал незнакомец. И тут же потребовал полдюжины пива.
Колоколамцам, набившимся в пивную, стало ясно, что они имеют дело с личностью незаурядной.
Тогда из толпы выдвинулся представитель исполнительной власти и с беззаветной преданностью в голосе прокричал прямо по Гоголю:
— Не будет ли каких приказаний начальнику милиции Отмежуеву?
— Будут! — ответил молодой человек. — Я профессор центральной изящной академии простанственных наук Эммануил Новохамский.
— Слушаюсь! — крикнул Отмежуев.
— Метеориты есть?
— Чего-с?
— Метеориты или так называемые болиды у вас есть?
Отмежуев очень испугался. Сперва сказал, что есть. Потом сказал, что нету. Затем окончательно запутался и пробормотал, что есть один гнойник, но, к сожалению, еще недостаточно выявленный.
— Гнойниками не интересуюсь! — воскликнул молодой восемнадцатилетний профессор, которому пышные лавры Кулика не давали покою. — По имеющимся в центральной академии сведениям, у вас во время царствования Александра Первого Благословенного упал метеорит величиною в Крымский полуостров.
Представитель исполнительной власти совершенно потерялся, но положение спас мосье Подлинник, мудрейший из колоколамцев.
Он приветствовал юного профессора на восточный манер, прикладывая поочередно ладонь ко лбу и к сердцу. Он думал, что так нужно приветствовать представителей науки.
Покончив с этим церемонным обрядом, он заявил, что из современников Александра Первого Благословенного в городе остался один лишь беспартийный старик по фамилии Керосинов и что старик этот — единственный человек, который может дать профессору нужные ему разъяснения.
Керосинов, хотя и зарос какими-то корнями, оказался бодрым и веселым человеком.
— Ну что, старик, — дружелюбно спросил профессор. — Метеорит помнишь?
— Все, батюшка, помню. И метеорит, и рахит, и радикулит, — радостно ответил полуторавековой старик.
Потом подумал и добавил:
— И столыпинщину… Все приезжали. Александр Первый приезжал. И Голенищев-Кутузов приезжал с Эггертом и Малиновской. И этот, который крутит, киноимператор приезжал. И Анри Барбюс в казенной пролетке приезжал, расспрашивал про старую жизнь, я, конечно, таить не стал. Истязали, говорю. В 1801 году, говорю.
Тут старик понес такую чушь, что его увели. Больше никаких сведений о метеорите профессор Новохамский получить не смог.
— Ну-с, — задумчиво молвил профессор, — придется делать бурение.
За пиво он не заплатил, раскинул на Большой Месткомовской палатку и зажил там, ожидая, как он говорил, средств из центра на бурение.
Через неделю он оброс бородкой, задолжал за шесть гроссов пива и лишился собак, которые убежали от него и рыскали по окраинам города, наводя ужас на путников.
Колоколамцам юный профессор полюбился, и они очень его жалели.
— Пропадет наш Новохамский без средствиев, — говорили они дома за чаем, — а какое же бурение без средствиев!
По вечерам избранное общество собиралось в "Голосе минувшего" и разглядывало погибающего путешественника.
Профессор сидел за зеленым барьером из пивных бутылок и пронзительным голосом читал вслух московские газеты. По его маленькому лицу струились пьяные слезы.
— Вот, пожалуйста, что в газетах пишут, — бормотал он. — "Все на поиски Новохамского", "Экспедиция на помощь профессору Новохамскому". Меня ищут. Ох! Найдут ли?!.
И профессор рыдал с новой силой.
— Наука! — с уважением говорили колоколамцы. — Это тебе не ларек открыть. Шутка ли! Метеорит! Раз в тысячу лет бывает. А где его искать? Может, он в Туле лежит! А тут человек задаром гибнет!
Сердобольный Никита Псов вздумал было сбегать в губцентр за помощью. Пробежав километров шесть, он сообразил, что никогда в губцентре не был и дороги туда не знает.
Наконец, через месяц, экспедиция напала на верный след.
С утра Колоколамск переполнился северными оленями, аэросанями и корреспондентами в пимах. Под звон колоколов и радостные крики толпы профессор был извлечен из "Голоса минувшего" с трудом поставлен на ноги и осмотрен экспедиционными врачами. Они нашли его прекрасно сохранившим силы.
А в это время корреспонденты в пимах бродили по улицам и, хватая колоколамцев за полы, жалобно спрашивали:
— Гнойники есть?
— Нарывы есть?
На другой день северные олени и аэросани умчали спасителей и спасенного.