- Прохор Афанасьевич,- хитро жмурясь, сказал Никита Никитич,- речь твоя правильная, одобряю, а только взгляни, где солнце… Закругляйся!
- Погоди малость, Никита Никитич, солнце от нас не уйдет, а потому и не торопи меня закругляться.- Прохор погладил усы.- Днем нам будет светить небесное солнце, а ночью - свое! А теперь, люди добрые, поглядите сюда, на угощение. На столах - полная чаша. Было это до войны - и сызнова есть, будет и никогда не переведется, потому как жизнь свою мы поручили нашей дорогой коммунистической партии.- В этом месте речь Прохора была прервана аплодисментами, и когда снова наступила тишина, Прохор продолжал:- Потому и выпьем мы первую чарку за свою советскую власть, за коммунистическую партию!
Все встали, выпили, и обед начался.
Ели неторопливо, не так, как обычно едят на работе во время обеденного перерыва, и то поглядывали на гидростанцию, то на солнце, ибо знали: самое значительное событие, ради чего съехались сюда люди и уселись за столы, произойдет лишь вечером. Почему вечером, а не днем? Такой вопрос никому даже в голову не приходил,- каждый понимал, что именно вечером, когда темнота укроет степь, должны вспыхнуть по всем станицам огни… Пусть тогда весь мир смотрит, что делается в верховьях Кубани! И потому, что уж очень всем хотелось, чтобы быстрее наступила ночь, день, как бы назло, тянулся удивительно медленно, а солнце точно остановилось в низком полдне и уже не хотело двигаться ни взад, ни вперед.
Может быть, желая как-то скоротать время, а может быть, и оттого, что два или три бочонка уже были опорожнены и яства на столах поредели, но только вскоре делегации станиц смешались и разбрелись кто куда: песельники - к песельникам, танцоры - к танцорам, некоторые парни и девушки, стараясь укрыться от родительских глаз, пошли гулять по берегу. Только одни старики и старухи еще остались на своих местах, но и они пододвинулись ближе друг к другу и завели неторопливый разговор; к ним подсел и Бойченко…
А лагерь шумел и гудел: там подвыпившие мужчины и женщины собрались в круг, и мягкий тенор запел: «Ска-а-а-кал ка-а-зак чере-е-ез до-о-о-лину», а мощный хор тут же подхватил: «Че-е-ерез куба-а-нские по-о-ля…», там, в шумном собрании, кто-то ухал и выбивал ногами такую частую дробь, выделывал такие колена и присядки, что дрожала земля.
«Вот это да! - подумал Сергей, протискиваясь поближе к кругу.- И кто это так отплясывает? А! Да ведь это Алексей Артамашов! Чертяка! Дает жизни!»
- Сергей! Иди на подмогу! - кричал Артамашов, сбив на лоб кубанку.
Рядом с собой Сергей увидел Кривцова,- он смотрел на Артамашова грустными глазами.
- Андрей Федорович,- сказал Сергей,- отчего такой мрачный?
- Завидую.
- Кому? Алексею Артамашову?
- И ему и вообще… Отойдем в сторонку.
Они выбрались из толпы, неторопливо прошли по бровке канала, не разговаривали, а только смотрели на мутный поток. Остановились на плотине,- под ними кружилась вода и, толкаясь в шлюзы, закрывавшие трубы, с сердитым рокотом текла по холмистому сбросу.
- Скоро откроешь шлюзы? - спросил Кривцов.
- Вечерком откроем.
- По двум трубам пойдет вода?
- Покамест по одной.
- Что ж так? Воды мало?
- Нет. Вторая еще не имеет турбины.
- А будет иметь?
- Постараемся.
- Сергей Тимофеевич, с той поры, как ты побывал у нас, загрызли меня думки…
- Оттого ты и невесел?
Кривцов закурил, бросил горящую спичку в воду,
- Тебе хорошо, а каково мне смотреть на ваше веселье… При народе я бы об этом постеснялся заговорить, но тут нас двое… Помоги, Сергей, по-дружески прошу.
- Знаю, о чем ты печалишься,- сказал Сергей.- Посмотри на эту трубу - она поставлена для марьяновцев. Будем хлопотать еще одну турбину.
- Дай твою руку, дружище!
Невдалеке от них по берегу канала шли Семен и Анфиса.
- Таки уговорил тебя мой братушка? - грустно спрашивала Анфиса.
- Пойми, дорогая,- отвечал Семен,- не мог я не согласиться.
- А как же наша хата?
- Построим, только здесь. Посмотри, сколько тут места - выбирай любую позицию.
- Эх, Семен, Семен, какой же ты настырный! А ежели не справишься с работой? Тогда как будем жить?
- Справлюсь,- уверенно заявил Семен.- Я же тут буду не один. Завтра должен приехать механик, а пускать станцию будет Виктор. Ирина тоже в моем штате.
Анфиса только покачала головой и тяжело вздохнула.
- Сережа! - крикнула Ирина, выйдя из машинного отделения.- Иди сюда! На минутку!
- Жена зовет,- сказал Сергей Кривцову.- Придется беседу нашу прервать…
Сергей сбежал по деревянной лестнице.
- Сережа, а ты знаешь, нужна красная ленточка,- шепотом сказала Ирина.
- А зачем?
- Да как же! Виктор сказал, что так полагается,
- Ну? Ежели полагается - тогда нужно попросить ленту у какой-нибудь девушки.
- Пойдем вместе просить.
Они направились по берегу реки, туда, где собралась молодежь.
- Сережа,- заговорила Ирина,- если бы ты только знал, как я волнуюсь! Виктор меня уже и инструктировал, и ругал, и успокаивал, а я все волнуюсь…
- Ничего, Иринушка, волнение - это хорошо!
А когда была найдена ленточка и приготовлены ножницы, когда ушло за горизонт солнце и темная июньская ночь заиграла над Кубанью звездами, вокруг гидростанции собрался народ и ждал. По всему было видно - шли последние приготовления: мелькали фонари, сквозь высокие, слабо освещенные окна виднелись силуэты людей, кто-то бегом, с фонарем в руке, подымался по лестнице на шлюз…
И вот на шлюзе загремела цепь лебедки и вода с глухим ворчанием ворвалась в горловину трубы, ударила в лопасти турбины, а в машинном отделении робко вспыхнул свет. Теперь в окна было видно, как вращался маховик турбины, как Виктор ходил вокруг машины, то прислушиваясь, то наклоняясь, как бы тихонько о чем-то спрашивая турбину. И когда небольшая группа мужчин - там были Сергей и Кондратьев - направилась к дверям гидростанции, толпа умолкла,- все поняли, что вот и наступило то, чего так все ждали. Сергей и Кондратьев остановились у дверей перед натянутой полоской красной ленточки.
- Готово! - крикнул Виктор, посмотрев на Ирину, стоявшую у щита.- Нагружать машину!
Слабо блеснули ножницы - упала ленточка. Ирина включила рубильник, и в ту же секунду ослепительное зарево раздвинуло темноту, и вокруг домика стало светло как днем. Заиграл оркестр, прокатились возгласы, крики «урр-а-а-аа!!», взлетели к небу шапки, раскинулись платки. Ирина включила еще один рубильник,- свет рванулся в станицу, и тут собравшиеся увидели Усть-Невинскую в таком красивом и ярком наряде, в каком ее никогда еще не видели. Над Усть-Невинской полыхали огни, искрясь и вспыхивая, озаряли бархатную зелень садов, освещали площадь, улицы и переулки; лампочки горели и на столбах и ярко светились в окнах хат.
- Третий! - крикнул Виктор.
Ирина включила и третий рубильник. Тогда зарево, похожее на восход солнца, от Усть-Невинской перекинулось в степь и поднялось в той стороне, где лежали станицы Белая Мечеть, Краснокаменская, Родниковская, Яман-Джалга, и казалось людям - огни озаряют то прекрасное будущее, куда лежат их дороги.
1946-1948. Пятигорск