— Ну и что, она согласна?
— Я думаю, будет согласна.
— А-а-а! Так ты еще ей не предлагал?
— Дурак, она в меня втрескалась, я тебе говорю!
— То что ты с ней спал? Так у нее тут до тебя, и одновременно с тобой может сто таких как ты, да еще и покруче.
— Нет. Нет, Витек, я в бабах понимаю. Я вижу, когда они контроль теряют.
— А сам?
— Ну, она мне в кайф. Классная телка, ты ж видел!
— Ну видел.
— И грамотная в этом деле — я тебе доложу!
— Это для женитьбы опасно.
— Почему?
— Жена должна иметь пониженную сексуальность, чтобы любовников не было.
— И чтобы муж страдал от ее фригидности и бегал за другими бабами! Я думаю, если уж жениться, то чтобы в постели с женой — было лучше чем со всеми остальными телками!
— А если у тебя стоять перестанет?.. Ну хоть временно? Ну заболеешь?
— Знаешь, в одном французском анекдоте Жан говорит Пьеру: «лучше есть торт с друзьями, чем дерьмо в одиночку»
— Ну, ты даешь! А я б никогда не смог простить своей жене, если б она мне изменила.
— А как у тебя с Олечкой?
— Спали мы или нет?
— Да.
— Нет, не спали. Она девочка еще.
— Ты уверен?
— На все сто. Она мне сказала.
— Ха-ха! И ты поверил.
— Ей — поверил. А твоей Ирочке, кабы она мне такое заявила — не поверил бы…
— Ну и дурак!
— Ну-ну…
За окном грозно сверкнуло и через несколько мгновений как будто кто то со страшным треском разорвал это Московское небо, словно женщина с треском рвет на тряпки старую простыню. Колыхнулись занавеси, и в комнату дыхнуло первым предгрозовым дуновеньем.
— Someone told me long ago
There s a calm before a storm
I know!
It being coming for sometimes
Витя тоже изобразил, будто держит в руках гитару, и подтянул за Сергеем во всю глотку:
— I wanna know
Have you ever seen the rain!
I wanna know
Have you ever seen the rain?
Comin here someday…
Одновременно с первыми каплями дождя, тяжело ударившими по жести за окном, в комнату ввалился Ваня.
— Ну там, ребя, и погода!
— Джон! Ты как всегда так кстати…
— А что, вы пьете?
— Нет, Серега про женитьбу рассказывает.
— Про чью?
— Про твою. Ты же на Маринке женишься, как честный человек?
— А что, я обязан это с вами обсуждать?
— А с кем еще ты вообще можешь это обсуждать кроме нас?
— А это надо обсуждать?
— Во все времена у друзей было принято делиться.
— Ну не всем же!
— Когда она тебе станет женой, поверь, никого не будет интересовать, как там у вас, но пока ты наш друг, нам интересно.
— Пока у нас все хорошо.
— Как это, нам не понятно! Вот у Сереги с Ирочкой — по его словам все на мази. И он уже даже решил почти что жениться. А как у тебя с Маринкой?
— Она очень хорошая.
— Ну ты даешь! Кто ж сомневается?
— Я влюбился, ребята. Не знаю че и делать.
— Женись, дурак!
За окном не на шутку блеснуло с почти одновременным раздирающим душу грохотом
— I wanna know
Have you ever seen the rain!
I wanna know
Have you ever seen the rain?
Comin here someday…
Грянули ребята в три глотки разом.
………………………………………………………………………….
Знаете, что такое настоящая любовь? Это когда в отношениях нет эксплуатации.
Не понимаете? Это когда никто не использует другого для какой то цели, пусть даже вполне благородной и социально оправданной. Например, для воспитания детей. Семья, построенная на обязанностях может существовать. Таких семей — миллионы. Их поддерживает государство системой законов и прочей системой социальных институтов. Но такая семья, если в ней нет любви — это плод эксплуатации. И не даром, обществоведы называют ее ячейкой общества и первоосновой государства. В такой семье есть все элементы государственной эксплуатации. Там есть и свои суды, и своя полиция, и своя тюрьма. Вспомним, разве теща на кухне — это не суд? А тесть с зятем — это ли не полиция? Впрочем, и сама жена может порою выполнять все силовые функции принуждения. И цели, преследуемые ею всегда найдут самое большое сочувствие у окружающих — как же! Ведь она хочет сохранить семью. Она хочет, чтобы у детей был отец.
Но настоящая любовь — может быть только свободной. Свободной от всякой эксплуатации. Любовь, это такие взаимоотношения, когда радость только дарят, не требуя взамен ничего. Любовь не предполагает бартерных отношений, вроде некого товарообмена: я делаю хорошо тебе, чтобы ты делал хорошо мне. Такие отношения называются сговором, но не любовью. Любовь — это дарение себя и своих богатств другому безо всяких обязательств с противоположной стороны. И когда любовь взаимна — это истинное счастье. Такая любовь — это Дар Божий.
Впрочем, что я говорю! Умение любить — дарить себя не получая ничего взамен, это счастье, даже тогда, когда чувства не разделены… Это может трудно так сразу понять, не испытав. Но главное, я хочу, чтобы вы поняли: любовь не терпит никакой эксплуатации. Как только кто — то начинает говорить об обязанностях — это уже не любовь. Впрочем, эксплуатация может носить и скрытый характер. Вот он, например, пользуется ее любовью, понуждая ее рисковать ее общественным статусом, или она, удовлетворяет свои сексуальные прихоти, не считаясь с его нравственными или религиозными убеждениями… Это — эксплуатация. Вы понимаете?
Я несчастный человек. Я несчастен от того, что любим самым чистым и бескорыстным существом на всем этом свете. Но я эксплуатирую ее чувство. Я потребительски пользуюсь им. Так, как моя жена потребительски пользуется мною. И что интересно, моя жена совершенно уверена, что любит меня. Искренне заблуждаясь, и принимая выполнение социальных функций за любовь… Вы не понимаете? Ну ладно.
Моя жена ходит ко мне в институт к руководству и говорит: верните моим детям отца, а мне мужа. Детям нужен отец, а государству нужен работник, у которого хорошая и крепкая полноценная семья… И местком, поддерживаемый всею общественностью, ищет рычаги… И находит их. Например, задерживают публикацию моей книги, пропуская вперед какого то другого автора. Или, не пускают меня на Конгресс в Италию… Как же меня можно пускать за границу, если я морально не устойчив? Я поди, и Родину так смогу предать!
А жена моя, добросовестно заблуждаясь, относительно истинности любви, полагает, будто насилуя меня, она меня любит.
Но ведь и я тот еще фрукт! То существо, что любит меня совершенно бескорыстно — я не имею силы сделать счастливым. Я не могу найти в себе сил уйти от жены, потому что тогда на моей научной карьере сейчас можно будет поставить крест… Но и бросить это высшее небесное существо — бросить его, прекратить наши встречи, я тоже не в силах. И это эксплуатация. Я упрекаю мою жену в том, что она эксплуатирует меня, а сам… А сам, позорно урываю минуты счастья для себя, не в силах сделать то существо счастливым…
Иван с Марикой уже три часа ехали в поезде Москва-Ленинград и слушали этого пожилого пьяненького мужчину, разоткровенничавшегося с ними толи от выпитого коньяку, толи от того, что в Ленинграде ему с вокзала придется идти совсем не в тот дом, в который ему бы хотелось.
— Смешной он, правда?
— Смешной… и жалкий какой то…
А за окном справа налево бежала августовская ночь.
Благословенна летняя тишина старых московских квартир.
Как удивителен этот контраст — контраст удушливой асфальтовой жары с недвижимой прохладой больших высоких потолков. Контраст — неистовой суеты городского полдня с величественным покоем просторной прихожей и мудрым мраком длинного и темного коридора. Этот контраст шума тысяч моторов и тысяч шин по Садовому кольцу с такой завораживающей тишиной и покоем спальни. Этот контраст запаха горячей резины, перегретых тел, болгарского табака с той тонкой смесью запаха старых книг и картин в гостиной и кабинете, контраст бензинового духа с полувековым амбре добротной московской еды, что въелся в стены просторной и старомодной кухни. Этот контраст рациональности линий разноцветных, несущихся по улице авто с вечной иррациональностью фарфоровых безделушек.
Однако, ленинградские квартиры совсем непохожи на московские.