Татарам не снилось даже, что грозный шайтан-Сирко так близко, что его воины на расстоянии одного перегона от пограничных селений, что через несколько часов над цветущим полуостровом взовьются клубы черного дыма, и неудержимый живой поток зальет улицы сёл и городов, всюду внося смерть и разрушение.
Татары были совершенно спокойны. Положим, они прекрасно знали и понимали, что Сечь не простит им предательского набега в обществе янычар; но кто же мог думать, что расплата явится так неожиданно, так быстро?
— Шайтан Сирко отважный воин, и слава его гремит не только в его отчизне, но и далеко за её пределами; но подвиг и стремительность имеют свои пределы, — убаюкивали себя вожди ордынцев.
— Разве шайтану мало истребления доблестных янычар?.. Он может нападать на отдельные наши отряды, охотно будет заключать союзы и договоры с нашими многочисленными врагами; но чтобы такой хитрый и мудрый воин ринулся открытой войной на гораздо сильнейшего врага — это невозможно. Слава добывается не так-то легко, чтоб ее ставить на карту и, очертя голову, вести войско на верную гибель.
Бритые головы, украшенные. шапками, фесками и даже чалмами, по-своему рассуждали правильно, но они упускали при этом из виду, что невозможное и неисполнимое для многих, возможно, именно для ненавистного им запорожского шайтана.
Крым продолжал жить своей особенной, полудремотной жизнью. Знатные, да и вообще богатые, всю тяжесть труда и забот возложили на своих рабов. Полуостров был переполнен невольниками, и paботать, значит, было кому. С несчастными пленниками здесь не стеснялись и смотрели на них, как на вьючный скот, не больше. Покидали невольника силы, — удар бича, сплетенного из сырых ремней, снова возвращал мученика к работе. Полуголодный, измученный избитый раб уже не мечтал ни о настоящем отдыхе ни о свободе. Где тут думать о свободе, когда за попытку к побегу могут заковать в цепи и швырнуть в грязную яму, кишащую червями, а то и вовсе ослепить, чтоб неповадно было бегать, чтобы другие, видя это, поскорей примирились со своей долей. Хотя ослепленный невольник терял значительную часть своей первоначальной цены, но в Крыму все же было немало и слепых горемык, распростившихся с ясным Божьим светом в неволе.
В Бахчисарае, Козлове, Карасеве и других крымских городах существовали невольничьи базары, где в живом товаре недостатка никогда не было. Живой товар здесь осматривался, подвергался испытаниям, и если оказывался подходящим, то без труда находил покупателя. На базар попадали целые семьи, захваченные в плен во время татарского набега. Здесь мужей разлучали с женами, от матерей отрывали детей и на глазах отцов увозили дочерей на галерах, для отправки в Стамбул.
Недаром в садах и полях от зари до зари раздавались полные тоски, рвущие за сердце песни невольников. Эти песни давали им возможность выплакаться без слез и уносили их к покинутым хатам, белеющим по берегам извилистых речек, к вишневым садочкам, к золотым волнующимся нивам, к шумливым днепровским порогам. Песня окрыляла их думы, и думы эти летели к милой, далекой, быть может навеки покинутой отчизне.
В одном из крупных пограничных селений был торговый день. Базар был полон народа. Сюда собрались татары из самых удаленных улусов, было немало и горцев. Одних привлекали овцы, пригнанные из горных долин дикими чабанами, других интересовали степные лошади; но наибольший интерес для покупателей представляла партия приведенных с Украины невольников.
Это были по преимуществу крестьяне степных деревушек, разбросанных по берегам зелёных балок. Мужчины смотрели угрюмо, исподлобья; женщины не могли оторвать своих заплаканных глаз от детишек. Они прижимал их к груди, покрывали поцелуями, называли самыми нежными, ласкательными именами; но покупатели не обращали на это внимания.
Среди невольниц находилась молодая девушка, с глазами испуганной газели, с тонкими, будто выточенными из мрамора, чертами лица; с видом пойманной врасплох голубки, она забилась в угол сколоченной из досок загородки и, с ужасом глядя на происходивший торг, ожидала, когда наступить её черед. Ждать пришлось недолго. Подъехал рыжебородый татарин как видно, пользующийся почетом в околотке, скользнул своими рысьими глазами по фигурам невольников и сейчас же указал хозяину концом плети девушку. Обменявшись несколькими фразами на своем гортанном языке, приезжий слез с коня, а хозяин партии взял девушку за руку и вытолкнул вперед.