Тьфу, черт, думал он, предстоит нешуточная битва. Сколько будет контрдоводов! И обвинения в ограничении свободы личности будут еще не самыми серьезными! Предложить закон об обязательном участии в воспитании своих детей? Но это никогда не делалось по принуждению... Во всяком случае, нужного результата таким путем не добьешься! Уж в этом-то мы уже не раз имели возможность убедиться. Однако, кажется, все собрались. Пора!
Прибывшие, как обычно, рассаживались кружком Растолкали Игоря. Тот недовольно что-то проворчал, но поднялся, втиснулся между двумя незнакомыми девушками. От них остро пахло косметикой, но личики были живенькие и неразмалеванные.
- А зачем костер? - спросил Калинов ту, что справа.
- Чтобы легче было сосредоточиться.
Клод сел в круг со всеми. Калинов снова оглянулся. Джины не было.
Ну что ж, подумал он, это даже к лучшему. С ней мне было бы сложнее. Тяжело ломать комедию с тем, кто тебя любит.
Он сосредоточенно стал смотреть в костер.
Сегодня будет мой интерес, думал он, как бы вы ни старались, ребятишечки. Я заставлю вас плясать под мою дудку. Вы уж меня извините!
Он сунул руку в карман и крепко сжал пальцами дисивер, усиливая интенсивность гипнотического воздействия. Так прошло несколько минут. Наконец, все опять зашевелились, загомонили.
- Как думаешь, чей интерес сегодня победит?
- Не знаю... Но, наверное, Клода. Он сегодня в последний раз. Завтра уходит в Мир.
- Клод уходит?!
- Да, уходит... А что? Всем нам когда-нибудь придется уйти. Дримлэнд не для взрослых, ты же знаешь.
- А тебе не жаль?
- Конечно, жаль, но что же поделаешь... А потом, знаешь? Может быть, когда мы станем взрослыми, все изменится. Ведь не может же быть, чтобы не изменилось!
И тут свершилось. Исчез костер, пропали юные лица вокруг.
За окошком, забранным толстой решеткой, синеет небо и светит солнце. Только что из камеры вышел священник, оказавшийся не у дел, потому что заключенный, увы, атеист. Заскрежетала тюремная дверь. Пришли. За мной. В последний раз отсчитаю четыреста восемьдесят две ступеньки по лестнице. Никто ничего не говорит. Но я-то знаю, что это не на прогулку. Безликие лица. Просто какие-то люди. Да и не люди вовсе. Материальное обеспечение, выполняющее мою волю. Люди там, снаружи. Ждут, пока приведут преступника. Ну что ж, я иду. Считаю ступеньки. Обычно я спотыкался на сто двадцать третьей. Сегодня не споткнулся. Сегодня все не так. Тихо в других камерах. Не слышно криков пытаемых, политические не поют "Интернационал". Не бегают серые, как мыши, охранники. Неужели все это из-за меня? И снаружи тихо. Не слышно гудков паровозов. И не слышно выстрелов. Наверное, все выстрелы приготовили для меня... Со скрипом открывают дверь во двор. И я выхожу. Пока прячу лицо. Вот они стоят. Все как один. В руках автоматы. Справа безликий офицер. Материальное обеспечение... Зачитает приговор и даст команду. Ага, вот оно. Узнали. У Клода затряслись руки. Вика закрыла глаза. А у той, кажется, ее зовут Ирена, появились слезы. Игорь опустил ствол автомата... Так-то, ребята. Вы думали, что придется расстреливать анонимного преступника, врага нации. А тут ваш приятель, друг ваших друзей, и вы абсолютно точно знаете, что он ни в чем не виноват. Ведь это просто делается. Донос. Можно даже без подписи. И если хоть что-то было... А "что-то" бывает всегда. Рассказывал анекдоты про любовные похождения вдовствующей королевы. К примеру. Или еще что-нибудь. И даже если ничего не было - все равно!.. И вот ведут к стене. И вам предстоит брать на мушку друга. И нажать курок. А если не сделаете, станете у той же стены. Но не рядом с ним. Каждый в отдельности. В ОТДЕЛЬНОСТИ. И вы это знаете. Безликий читает приговор. "Враг нации... участие в распространении... приговаривается к смертной... просьба о помиловании... Товсь!" Мне жаль вас, ребята. Потому что после этой игры детство у вас кончится. Потому что через час вы будете ненавидеть друг друга. По-настоящему. В жизни, а не в игре. И больше вы не будете встречаться. Потом что невозможно дружить с человеком, который был свидетелем твоей трусости. Хоть и сам он трус!.. И нет больше ваших лиц. Есть только черные глаза автоматов, пристально разглядывающие меня. "Пли!" - кричит материальное обеспечение... Надо собраться. Чтобы пули срикошетировали вверх, а не в стороны. Еще покалечу кого-нибудь... Но что это? Что это?! Выстрелов нет... "Пли!" - надрывается безликий. А выстрелов нет. "Пли!" А автоматы дрожат. "Расстреляю!" И стволы задираются вверх. Прямо под детские подбородки. Сейчас будут выстрелы. Спаси господь тебя, Калинов, после этих выстрелов!
- Стоп! - заорал Калинов. - Стоп!!!
И все исчезло. Перед глазами снова луг, догорающий костер, солнце, на горизонте далекий лес.
Калинов опустился на траву - так дрожали колени. Все остальные стояли. Неподвижными глазами смотрели в пространство. Молчали. Не знали, куда деть руки. Кто-то громко всхлипнул.
Калинов уставился в землю. Ему было нестерпимо стыдно.
- Да-а, - сказал Игорь Крылов дрожащим голосом. - Хотел бы я знать, чей это был интерес...
- И я, - сказал Клод. - Я бы ему выписал напоследок. От всей души...
- Я знаю, - выкрикнул знакомый голос.
Калинов поднял голову. Между ним и остальными стояла Джина. Лицо ее было искажено болью.
- Ты! - говорила она. - Ты!.. Я ненавижу тебя!.. Пр-ровокатор!
Она заплакала. Громко, по-детски, взахлеб.
- Ненавижу! - выкрикивала она сквозь рыдания. - Ненавижу!
Калинов встал. Он явственно почувствовал, как в одно мгновение между ним и остальными пролегла стена. Стена невидимая и непреодолимая. Пока непреодолимая...
- Простите меня, ребята, - сказал он, ни к кому не обращаясь. - Я должен был это сделать...
Они молчали. Никто на него не смотрел. Как будто его здесь и не было. Никогда.
- Жизнь - это не детские игры, - говорил он. - Жизнь часто бьет по физиономии... И отнюдь не букетом цветов.
- Зачем? - растерянно спросил Клод. - Зачем все это? Вы думаете, мы не понимаем?