Видим ли мы все это?
И видим ли мы, как потрясающе интересно то, что писать историю своей жизни Казанова начал летом 1789 года?
Итак, в музыке: Вивальди и Моцарт. В живописи: Фрагонар, Тьеполо, Гварди. Города: Венеция, Рим, Париж, Вена, Прага, Санкт-Петербург, Берлин, Лондон, Неаполь, Константинополь, Кёльн, Амстердам, Штутгарт, Мюнхен, Цюрих, Женева, Берн, Базель, Вена, снова Париж, Мадрид.
Мы в великой Европе эпохи Просвещения, той Европе, чья могучая и смутная сила вводила, да и сегодня вводит нас в соблазн.
Излишне говорить, что центр этой меняющейся геометрии — Венеция. Все исходит оттуда, все туда возвращается. Пусть Казанова умер в изгнании в Чехословакии. Но когда он пишет, это пишет венецианец.
По-французски.
Казанову не хотели признавать писателем (и скажем напрямик: одним из величайших писателей XVIII века). Из него сделали этакий театральный персонаж. О Казанове всячески стараются создать ложное представление. Режиссеры, ставившие о нем фильмы, изображали его как картонного паяца, любовную машину, более или менее дряхлую и смешную марионетку. Он преследует воображение людей и его тревожит. Охотно рассказывая о «галантных похождениях» Казановы, его лишают глубины. Короче говоря, ему завидуют, о нем говорят со смутной досадой, уязвленно-покровительственным тоном. Феллини дошел до такой глупости, что назвал Казанову глупцом. А следовало бы воспринять его наконец таким, каким он был: простым, прямым, отважным, просвещенным, обаятельным, веселым. Философом в действии.
Он позабавился вволю, наблюдая закулисье человеческой деятельности, он изучил нервную систему легковерия. Иногда он водил за нос кое-кого из своих партнеров, но, по его собственному признанию, то было их желание, а не его, и, будь на его месте другой, он надул бы их менее благородным образом. Казанова вовсе не приписывает себе непременно благородную роль, не приукрашивает себя, он точен в своих описаниях, он стремителен. Его так же занятно читать, как «Дон Кихота» Сервантеса. Короче, его «История» — шедевр, маршрут, проложенный человеком, идущим вперед, к своей правде.
Казанова обладал удивительным телом, он подчинялся ему, вслушивался в него, расточал его, обдумывал. По сути, именно это и ставит ему в вину неувядаемый дух ханжества.
В апреле 1798 года в Дуксе Казанова заболевает. Он прерывает редактуру своей рукописи. 27 мая его племянник Карло Анджолини приезжает в Дукс, чтобы ухаживать за больным, 4 июня Казанова умирает. Анджолини увозит рукопись в Дрезден.
В 1821 году семейство Анджолини продает рукопись лейпцигскому издателю Брокгаузу.
С 1822-го по 1828 год в свет выходит в немецком переводе первое «очищенное» издание «Истории».
С 1826-го по 1838-й появляется первое, «пересмотренное», французское издание (редакция Лафорга) — именно этот вариант читал Стендаль, и именно его можно и сейчас найти в издании «Плеяды».
В 1945 году чудом избежавшая гибели рукопись «Истории» перевезена из Лейпцига в Висбаден. И только в 1960 году выходит наконец подлинный текст (издательство «Брокгауз — Плон»), переизданный в трех томах в 1993-м в серии «Букен» («Старая книга») издательством «Робер Лаффон».
Как видим, Казанову надолго «забыли», хотя исподтишка грабили. Забыли, исказили, принарядили в соответствии с расхожими представлениями о «галантном веке». Не хотели, чтобы он делал Историю. Жизнь не положено смешивать с Историей, а тем более с сексуальной свободой и писательством. По счастью, вопреки всяческому обскурантизму, замечательные «казановисты», по большей части любители, способствовали многим уточнениям. Если не считать некоторых ошибок (чаще всего в датировках), все, что рассказывает Казанова, правда. Вот это-то, наверно, и есть самое потрясающее. Не забудем также, что сам текст, то есть то, что написано рукой Казановы, вошел в обиход всего лишь пять лет назад. В общем, все это еще только начало.
Я люблю представлять себе тайную перевозку рукописи по охваченной пламенем и расчлененной человеческим безумием Европе 1945 года под непрерывными бомбардировками. Повсюду властвует смерть, и кажется, что беспримерное одичание уничтожило саму идею цивилизации. Тысячи страниц, заполненные тонкими черными буквами и сложенные в ящики в кузове грузовиков, рассказывают о жизни, ставшей неправдоподобной.