— Капитан хочет сообщить всем членам экипажа, что не было никаких жертв, — никто не смотрел в нашу сторону, каждый человек тщательно занимался собственной работой. — Повторяю, никто не пострадал, только некоторые механические трудности, а мистер Скотт и его команда фиксируют повреждения, все, какие могут. Это очень хорошо. — Позиция Джима предполагала, что он вот-вот сорвётся на бег. — Курс был установлен и проложен, чтобы вернуться на Землю, в Колонию II, где ожидаются ещё интенсивные ремонтные работы. Заканчиваю, Чехов.
Однако вместо того, чтобы бежать, Джим встал и направился ко мне со спокойной, сдержанной энергией. Не было никаких сомнений в его намерениях, напряжении широких плеч, сжатой челюсти. Это был первый раз, когда я видел, что он выглядит так, находясь в одной комнате с другими людьми.
Но когда он приблизился, я понял, что это не совсем то же самое… энергия мерцала, дрожала, умирала.
Когда он, наконец, поравнялся со мной, я смог дать имя ощущению, вторгающемуся в мою нервную систему: ожидание. Я не только думал, что он собирается снова обнять меня, я хотел этого. Я считаю, что, по сути, я хотел, чтобы мои чувства выходили за пределы эмоциональной обязанности, которые я обычно ассоциировал с желанием, и я бы считал нужными; как я нуждался в питании, или периодическом отдыхе, или кислороде.
Раньше я никогда не нуждался в физическом контакте.
Ни один из нас не произнёс ни слова.
Но потом Джим, как всегда, удивил меня.
Он, казалось, собирался инициировать объятие, я был в этом уверен, когда его руки медленно приблизились ко мне, они дрожали от напряженного контроля. Я не двигался, так как я не двигался с тех пор, как он поймал мой взгляд и начал идти в мою сторону.
Я ждал.
И потом он просто… не сделал этого. Кажется, он несколько секунд боролся с собой, сопротивляясь импульсу, скручивая пальцы в кулаки и кусая губы. Мы стояли лицом друг к другу без слов, пока, наконец, Джим не поднял голову и, одарив меня нерешительной, но бодрящей улыбкой, пошёл дальше, задевая мою руку, когда проходил мимо.
Я не стал оглядываться, я мог только смотреть вперёд и пытаться обмануть структурно-организационную систему, глубокие эмоции, вызванные действиями Джима… Отсутствием действий Джима. В моей груди было странное, тянущее чувство и глубокая пустота, а также горечь на моём языке.
Я верил, что я хочу ещё, но на этот раз я хотел чего-то, в чём мне было отказано. Что-то, чего я не мог.
Я пропустил объятие.
Мне было грустно.
— Спок?
Нийота держала в руках четыре дата-падда и выглядела обеспокоенной. Её волосы были слегка опалены на концах, когда электричество соскочило из-под контроля на её станции.
— Могу ли я помочь вам, Нийота?
— Нет, у меня всё нормально. Просто… ты в порядке?
Я кивнул, хотя это была ложь. Я лгал.
— Хорошо, мы можем поговорить, когда всё закончится. Завтра в обед? — она неуклюже переместила устройства на одну руку и медленно, осторожно протянула другую ко мне, я забыл, что раньше она касалась меня, даже когда мы были в романтических отношениях, с осторожностью и мягкостью. Но она колебалась.
Это было не так, как прикасался ко мне Джим.
— Конечно, однако, сейчас я должен уйти, — сказал я, внезапно придя к выводу, и повернулся, чтобы пойти в направлении, которое избрал Джим, надеясь, что он ещё не вошел в турболифт.
— Ладно, — сказала она, но я уже ушёл, через несколько шагов срываясь на бег, нуждаясь в Джиме, чтобы узнать наверняка то, что я только что понял.
— Капитан, — я повысил свой голос до громкости, соответствующей человеческому слуху. Так, громко.
— Спок?
Джим был очень потрясён моей внешностью, я видел явные признаки удивления в его лице. Коридор был пуст, но для нас.
— Если бы вы захотели дотронуться до меня, как вы это делали раньше, капитан, у меня не возникло бы никаких возражений.
Я был ошеломлён мгновенно, потому что, даже не планировав многое из сказанного, я не ожидал, что просто сформулирую моё новое решение таким резким образом.
Джим замер; видеть подобную реакцию, когда его глаза расширились, отражая свет смущающим, шокирующим голубым образом, что они, казалось, сияли изнутри (очевидная, физиологическая невозможность).
— Я… Прости, что ты сказал?
— Вы не соответствуете своей обычной модели поведения, я, естественно, обеспокоен…
— Обеспокоен?
— …для вашего благополучия, я чувствую себя обязанным сообщить вам о том, что ваше желание ещё… если бы вы продолжали следовать своему обычному поведению, я бы не был против этого.
— Ты бы не был против чего?
Он уже знал ответ. Тем не менее, он откладывал момент, когда ему пришлось бы признать этот факт. Захватывающий.
— Я про наблюдение за обычными человеческими жестами, когда мы переживали особенно травмирующий опыт, Джим.
Он сглотнул.
— Я не возражаю против того, чтобы вы обняли меня.
Пауза была длинной, и Джим сделал несколько глубоких вдохов, его глаза устремились в пол, моргая, казалось, от недоумения. Я начинал чувствовать тупую боль в мышцах, возможно, из-за того, что они дразнили меня, насмехаясь и напрягаясь без видимой причины, так как я уже решил, что не нервничаю, приближаясь к Джиму с этим разговором. Он знал, что это предложение не было романтическим по своей природе, просто дружелюбным по содержанию.
Мы были друзьями. Объятия были частью человеческой дружбы. Логический вывод состоял в том, чтобы поддерживать эту рутину, конечно, для Джима, потому что он был человеком и получал комфорт от контакта.
И я… я, наконец, заставил сделать себя вывод, что я тоже. Моё вулканское отторжение физического контакта было полностью обойдено моей человеческой потребностью, да, я в этом нуждается.
— Позволь мне прояснить кое-что прямо сейчас, — наконец сказал Джим, и в его взгляде появился отблеск надежды. — Ты говоришь, что позволяешь мне обнимать тебя с этого момента? Это не будет беспокоить тебя?
Очень грамотно сформулированный вопрос. Конечно, он знал, о чём он спрашивал.
— Я признаю, что… не был привычен к этому жесту в прошлом, и к его первоначальному действию был неподготовлен.
Джим кивнул, и блеск на мгновение исчез.
— И я действительно сожалею об этом…
— Однако теперь я больше не против, и для меня это не будет неудобным в будущем. Если вы этого хотите, — добавил я.
— Я вижу. Ладно, — он сделал нерешительный шаг ко мне, затем ещё один, уже более твёрдый. — Ты в этом уверен?
— Да, вам больше не нужно сдерживать свои действия. Я понимаю то, что вы сделали на мостике, и почувствовал, что мой долг — сообщить вам, что этого больше не понадобится.
Внезапно он улыбнулся игривой улыбкой.
— Это твой ужасно запутанный способ попросить обнять тебя сейчас, Спок?
— Конечно, нет. Я просто выражал свои мысли вам, чтобы вы могли прийти к подходящему выводу относительно ваших собственных предпочтений.
— О, я вижу. Конечно. Что-то такое человеческое, как объятие двух друзей, просто плывет прямо над твоей головой, — он сделал ещё один шаг ко мне, мы скоро соприкоснемся.
— Это было сформулировано не точно, так как метафора подразумевает то, что я не могу понять…
— Но это не так. Ты сам это сказал. Много раз. И ты только что сказал, что позволил мне обнять тебя, но тебе никогда не захочется обнять самому. Или это твоя собственная необходимость. Правильно? Это было бы нелогично, не так ли?
То, чего я никогда не понимал, это как Джим мог улыбаться, пока мы спорили. Казалось, в то время как моё разочарование увеличилось, росло и его ликование.
— Я не возражаю против объятий, — повторил я.
— Тогда это подразумевает, что тебе это нравится.
— Я этого не говорил.
— Итак, это оставляет тебя совершенно равнодушным? — теперь улыбка Джима превратилась во что-то более уязвимое. Конечно, любой, кто не был мной, не смог бы увидеть этого сквозь его преднамеренное очарование или, без моего превосходного слуха, обнаружить мягкие интонации в его голосе, лёгкие колебания, прежде чем он заявил, что я равнодушен. — Ты не чувствуешь себя немного более успокоенным? Ничто не даёт тебе ощутить спокойствие?