На этом месте я резко повернулся и подбежал к Глену и миссис Пул. Этот момент стал причиной активации моего любопытства, но спросить напрямую я не мог. К счастью Глен увидел мое состояние, и решил спросить сам, прежде чем его об этом попрошу я.
– Ваша дочь…он нравился ваше дочери? – задает вопрос Глен.
– Это правда, Патриции он нравился… Было даже больше, она была страстной его поклонницей, все время о нем говорила… А пик вот этой самой любви был достигнут, когда он спел песню своего сочинения…
– Песню?
– О–о–о–о…Да!
Пожилая учительница достала зажатую между страницами альбома папку и протянула ее Глену. Старые, потертые листы бумаги, исчирканные и слегка порванные, источали огромной силы запах пыли и старинной бумаги. Но то, что скрывалось на страницах этого старого документа, удивило меня намного сильнее, чем влюбленная в меня девушка Патриция. И правда, чего же мне удивляться, сама миссис Пул говорила, что я был популярен, то, что эта девушка влюбилась, меня ни сколько не удивляет. Но вот так ли сильно была влюблена эта девушка, как рассказывает ее мать, или же нет, теперь мне этого не проверить. Я вот помню Патрицию, она дружила с Эмели, была на год ее младше. Расстраиваюсь лишь от того, что больше никаких моментов не помню, даже, я, возможно и не говорил с ней никогда.
И тут она достает мою песню…
– Мои ноты?! – я увидел, что было написано на этой бумаге, это была моя первая и единственная песня, посвященная Эмили.
– Это его песня? – спрашивает Глен, читая текст, который попал ему в руки.
– Единственная…посвященная той, в которой он видел идеал. – сказала мудрая женщина, миссис Пул.
– Но откуда у вас это?!
– Но откуда у вас это?! – одновременно, вместе с Гленом, спросили мы.
– Патриция и сохранила…
Да, я помню, как мог случайно оставить текст и музыку на столике, там где сидела миссис Пул и ее дочь. А она, возможно хотела вернуть мне мою песню после концерта, но не успела.
– Патриция в тот вечер искала Дэйва, ей хотелось вернуть пропажу и признаться в своих чувствах…Она у меня, довольно смелая и вряд ли испугалась бы сказать все напрямую… – пояснила миссис Пул. – А мне осталось лишь порадоваться…
Пожалуй, на сегодня с меня хватит воспоминаний, потрясений и фотографий. Такой поток эмоций можно испытывать долго, тратя на это очень много времени, которого у меня на целый Титаник хватит, но я все–таки отдохнуть хочу. Медленно, я покинул сначала кабинет, где миссис Пул рассказывала подробности школьной жизни шестидесятых годов, а потом и школу. Хожу по школьному саду с беседками, и наслаждаюсь видом курящих подростков, что у самых мусорных баков сидят. Их видок портит весь колорит школьной помойки. У школьного здания находиться и небольшой пруд, но он последние лет десять выглядит хуже, чем лужа на дорого близ болота. Одним словом – запустили. Хотя жива еще беседка, где мы с друзьями часто обедали, изучали обложки новых пластинок, выслушивали шуточки в адрес друг друга и думали о том, как у нас будет своя запись. Насчет последнего я все же сомневаюсь, учитывая все, что указывает мне на то, что сильно музыкой был увлечён лишь я.
Наверное, Лиза Пул рассказала Глену и подробности жизни нашего класса. Я ведь не говорил, что она была куратором нашего класса. Миссис Пул знает, какими милыми детьми являлись мы, когда младше были. Да и перед выпуском тоже, вспомнить хотя бы нашу фотосессию. А я поспешил на улицу.
Погода на улице самая обычная, но судя по плащам и курткам на учениках и родителях, похолодало. Эх, смешно, но это середина ноября, а я рассуждаю об этом так, будто это сентябрь. Эта шутка с погодой срабатывает лишь на жителях более северных штатов. Мне дядя рассказывал, как нам южанам завидуют северяне. А когда дело доходит до гордыни южан, то какой–нибудь обитатель Нью–Йорка или Бостона захочет блеснуть экономическим положением своего города. Подул сильный ветер, и сгустились тучи, чувствую, очень скоро будет дождь. Внутри школьный двор снова опустел, последний мусор со столиков и скамеек, как всегда с улыбкой убирал Фрэнк. И все равно, личность этого человека мне не понятна, он когда десять лет назад пришел в школу в своем коричневом пиджаке, я и не думал, что он будет нашим завхозом и сочетать в себе функции уборщика и иногда сторожа–охранника.
Вечер постепенно стал превращаться в ночь. Я очень редко наблюдаю за тем, как закрывают школу. Между прочим, это неплохое занятие: стоишь на спуске к воротам и смотришь, как уходит последний человек.
– Доброй ночи, господин директор! – пока стоишь и высматриваешь этот процесс, можно пожелать удачи всем, кого только увидишь. – Спокойной ночи…Дэвид…