– Бесспорно, ваше мнение основано на многолетнем опыте, – парировал он.
Девушка отвела взгляд.
– Почему? – пробормотала она раздражённо, почти яростно. – Почему все вы так жутко мучаетесь?
Дилан выгнул бровь в недоумении от вопроса и тона её голоса.
– Все мы? – переспросил он.
– Творческие люди. Музыканты, актёры, художники, поэты, композиторы. В этом нет необходимости, знаете ли.
– Вы сама музыкант.
– Я всего лишь профессионально играю. Я не виртуоз. У меня нет выдающегося таланта. – Она снова посмотрела ему в лицо, и Дилан понял, что эта женщина и её глаза ещё долго будут преследовать его во сне. – В отличие от вас, – проговорила девушка. – Вас можно считать великим.
– Всё это в прошлом. Я никогда больше не буду писать музыку.
Она не стала спрашивать почему. Её губы растянулись в довольно ироничной, кривой ухмылке.
– Будете. Когда-нибудь.
Она понятия не имела, о чём говорит, но прежде чем Дилан успел возразить, девушка отвернулась. Вытащив скрипку и смычок из-под мышки, она поднялась по ступенькам из оркестровой ямы на сцену, остановилась и посмотрела на него.
– Погасите лампы, когда будете уходить, хорошо?
Девушка направилась к левой кулисе, откуда вышла до этого. Не двигаясь, Дилан смотрел ей вслед и задавался вопросом, не попал ли он в какой-то странный сон.
Вдруг из ниоткуда до Дилана опять донеслась та таинственная мелодия, он закрыл глаза, напрягаясь, чтобы её расслышать. Первые ноты новой композиции дразнили, вселяя надежу, но оставались за пределами досягаемости, он не мог расслышать их до конца, не мог ухватить мелодию. Она снова растворилась в небытии. Дилан открыл глаза, но женщина, благодаря которой он вновь на мгновение почувствовал музыку, исчезла.
– Постойте! – крикнул Дилан. – Вернитесь!
Он поднялся по ступенькам и последовал за девушкой, но когда зашёл за кулисы, её нигде не было видно. Дилан прошёл по коридорам, окликая её, отдёрнул занавески в каждой гардеробной, но ни в одной из них не обнаружил незнакомки. Когда он добрался до чёрного входа и распахнул дверь, его встретил лишь клубившийся в переулке за театром туман, девушки и след простыл.
– Я даже не знаю вашего имени! – прокричал он.
Ответа не последовало. Женщина со своей скрипкой исчезла, а вместе с ними и мелодия в его голове. Дилан пытался изо всех сил расслышать мелодию, но её перебивал звон. Он снова остался наедине со своим мучительным недугом.
Дилан зажал уши ладонями, но всё было тщетно. Он не мог заглушить шум в голове руками. Существовал единственный способ это прекратить, но теперь уже слишком поздно.
Взревев от ярости и разочарования, он ударил кулаком по двери, даже не заметив боли. Девушка была права. У него пропал стимул для самоубийства. Дилан обругал её последними словами за то, что она отняла у него возможность выбрать лёгкий путь. Теперь он знал, что его судьба – жить с этой пыткой, пока не сойдёт с ума.
Глава 1
Лондон. Март 1832 года.
Страусиное перо щекотало нос, но Грейс Шеваль ничего не могла с этим поделать. Она водила смычком по струнам скрипки, пытаясь сосредоточиться на концерте "Осень" Вивальди, а не на огромном пере, которое наполовину выпало из шляпы и болталось у щеки. Грейс молилась, лишь бы не чихнуть.
Но беспокоило её не только перо. В бальных залах всегда было жарко, особенно на многолюдных благотворительных мероприятиях. Сегодня, ко всему прочему, проводился бал-маскарад, и костюм, который ей достался, причинял массу неудобств. Тяжёлый бархатный камзол разбойника с большой дороги превращал игру на скрипке в утомительное испытание. В камзоле, шляпе с плюмажем и кожаной маске она чувствовала себя, словно в духовке. Играя, Грейс несколько раз тряхнула головой, пытаясь отбросить страусиное перо с лица, не пропустив при этом ни одной ноты, но попытки не увенчались успехом. Дурацкая штуковина постоянно возвращалась на место и щекотала нос.
К её великому облегчению, Вивальди наконец закончился. Когда пары, танцевавшие кадриль, покинули бальный зал, Грейс положила скрипку и смычок на колени и выдернула страусиное перо из шляпы. Отбросив его в сторону, она открыла ноты на вальсе из оперы Вебера, который завершал сегодняшний вечер. Грейс снова подняла скрипку, и в этот момент к ней наклонился дугой оркестрант.
– Ты выдернула только половину, – тихо проговорил он. – Вторая так и торчит из шляпы.
– Чепуха, – огрызнулась она, прижимая скрипку к подбородку. – Ты наглый лжец, Тедди.
– Я не лгу, – ответил молодой человек, поправляя лавровый венок Цезаря на своих каштановых волосах. Затем он поднял смычок для виолончели, зажатой между колен. – Теперь перо торчит, как дымовая труба, только пушистая.