За десять дней до Дня Сотворения
— Господин, леди Притт снова попыталась нанести вред служанке… — дворецкий откашлялся. — Кхм, у нее это вышло.
Кайдис вздохнул, кружка в его руках дрогнула, тело вытянулось по струнке, и даже глаза остекленели и напомнили собой глыбы льда.
— Я вас предупреждал, нужно за ней постоянно следить и не допускать, чтобы в ее руки попадало острое и горячее.
— Простите, впредь слуги будут внимательнее.
— Внимательнее? Ха, как же! С ней нужно вести себя не просто внимательно, с ней, как с огнем, нужно всегда быть предусмотрительным и осторожным! — голос Кайдиса, что по началу казался спокойным, с каждым словом все больше срывался на крик. — Это женщина не в себе, она больше не та, какой ее знала прислуга, пускай эти преданные идиоты даже не пытаются к ней приближаться.
Кайдис отставил чашку в сторонку, стараясь себя успокоить. Толку-то в его злости и в предупреждении слуг? За сумасшедшими не уследить, а в этом доме, к несчастью, все сумасшедшие: и ушедшая на «заслуженный» отдых хозяйка, и слуги, да и он сам нисколько не лучше. Будет славно, если эта женщина не попыталась кого-то убить, и будет здорово, если прислуга не подставит для этого свои глупые головы.
— Простите, что испортил вам настроение, господин.
— Ладно. Сделанного не воротишь, так что позаботься о служанке, а я позабочусь о матушке.
Приподнявшись со стула, Кайдис поправил манжеты. Он провел пальцами по уложенным волосам и сбросил с рубашки невидимые пылинки. Нельзя дать заметить оплошность в его внешнем виде, матушка этого не простит.
Кайдис спустился по коридору, пока не достиг нужной двери, перед входом выждал пару минут, пару раз помолился и после с улыбкой отворил тяжелую дверь.
— Доброе утро, матушка, неужто снова буяните? — полилась из его рта приторно-сладкая речь.
Ласковый тон ввел женщину в ярость, ее холодный неистовый взгляд заметался в разные стороны.
— Не смей звать меня матерью, гнилое отродье! Я вырву твой поганый язык! Скормлю тебя псинам! — она сорвалась с места, но Кайдис, оставаясь все также спокоен, выставил руку вперед. Невидимые путы охватили тело графини, и одна из невидимых нитей туго оплела ее тонкую шею.
— Отпусти меня, сволочь! Отпусти!
— Ладно, миссис Притт, будь по-вашему.
Он самую малость ослабил хватку.
— Я тебя придушу! Выпусти меня!
Сын судеб вздохнул.
— Миссис Притт, и вам еще не надоело? — видя, как горло женщины покраснело, он ослабил нити еще чуть сильнее. — Если так не хочется меня видеть, не стоит вредить окружающим. Корчите из себя жертву? — он рассмеялся. — Вы вправе уйти отсюда, когда пожелаете! Вправе пойти в церковь и рассказать всем о монстре, что забрался в ваш дом и чужие умы. Почему вы еще это не сделали? Я ведь дал вам на это добро!
Женщина зарычала:
— Лживый ублюдок!
— Ну вот снова вы, — он покачал головой. — Если не хотите бежать, то хотя бы прекратите наносить людям вред. Они не виноваты в ваших грехах, госпожа, — глаза Кайдиса похолодели. — Если вы не усмирите свой гнев, я заставлю вас пройти через все, что довелось испытать мне и нашей с вами прислуге. В этот раз я не лгу, можете быть уверены.
Он вышел из комнаты, окончательно отпустив нити. Женщина все еще выкрикивала ругательства, но Кайдис ушел так далеко, что слова превратились в обрывки. Миссис Притт его так яростно проклинала, но он уже давно смирился с проклятиями. Он и сам отлично проклинал сам себя.
— Велеть подать госпоже успокоительного отвара? — поинтересовался дворецкий.
— Да, и мне принесите, я буду в саду. Нужно остудить голову.
Кайдис вышел во дворик, снег красиво лежал вдоль дорожек, а ветер нес в себе свежесть нового дня. Так спокойно. Ему нравилось наслаждаться этой прохладой, она остужала пыл, очищала разум и голову, застилала тяжелые мысли пеленой студеных сугробов.
Он приблизился к склепу и, опустив капюшон, поклонился. У знатных семей было принято хоронить прах членов семьи в одном месте. К счастью, пепел Кайдиса в этом склепе никогда не останется. Его пепел вырвется на свободу, опадет словно снег на земли Итевы и однажды исчезнет.
Все однажды закончится.
— Эй, Варти, твоя мать снова желает мне смерти, — Кайдис остановился, склонив голову над могилой. — Она говорит, что я лживый ублюдок, не далеко от истины, да?
Он засмеялся, и пара горячих слез скатилась по алым от холода щекам.
— Я ведь просил тебя не бросать меня с ней наедине, умолял не умирать. Зачем ты так со мной?
Теперь он зарыдал. Чистенькими манжетами он принялся утирать свои слезы, теперь они уже не были так опрятны.