— Папа! — резким возгласом осадила распустившегося отца Светлана. Он осмотрел ее весьма скептически и походя заметил:
— А ты — дочка.
— Может, хватит? — еле сдерживаясь, спросила Светлана.
— Хватит так хватит, — согласился Дмитрий Федорович. — С чем пожаловала?
— С тревогой. Со страшной тревогой за тебя, за себя.
— Для приличия добавь: и за Ксюшку, — ядовито заметил старичок.
— И за Ксюшку! — убежденно добавила она. — С тревогой за наше существование в ближайшем будущем, за нас всех, за все наше скорпионье семейство.
— Мне-то что? Я по Ксюшкиному совету — в келью доживать, — вспомнил про совет в открытке Дмитрий Федорович. Беспечно вспомнил, будто вовсе и не обеспокоен.
— Келью тебе устроит Смирнов, это уж точно, — согласилась с ним добрая дочь.
— Свежие новости? — понял догадливый Дмитрий Федорович.
— Свежее некуда. Сегодня убит Витольд.
— А это хорошо или плохо? — задал маразматический вопрос папа, наперед зная, что это скорее хорошо, чем плохо. О чем не замедлила известить Светлана:
— Скорее хорошо, чем плохо.
— Тогда чего же нам с тобой тревожиться? — бесстрастно вопросил папаша.
— Я не сказала: хорошо, я сказала, что скорее хорошо, чем плохо.
— А для того, чтобы стало просто хорошо, я должен кое-что сделать?
— Да.
— Что именно?
— Пойдем ко мне, папа. Я хочу кое-что показать тебе.
— Ты кое-что покажешь, а я кое-что сделаю?
— Я тебя прошу, отец.
— Охо-хо-хо, — старческими междометиями пожаловался на немощь Дмитрий Федорович и выбрался из-за стола так, чтобы не затрачивать усилий на отодвиганье тяжелого кресла. Знал уже, что ему не отвертеться. — Пошли.
И опять лестница и опять анфилада. В спальне дочери папаша с интересом осмотрелся: не был здесь никогда. Особо оценил неохватную кровать, что и отметил до издевательства невинным вопросом:
— Так ты мне свою знаменитую койку хотела показать?
— Уймись, папа, — серьезно попросила Светлана и направилась к окну. А от окна потребовала: — Иди сюда.
Дмитрий Федорович покорно подошел и оценил увиденное:
— Среднерусский пейзаж. И гражданин в желтой майке. Кстати, почему он здесь? Здесь же наглухо закрытая территория.
— Я пригласила его.
— И что он здесь делает?
— Ждет меня.
— Очередной садун?
Не покоробило Светлану варварское слово «садун». Охотно разъяснила ситуацию:
— Бывший.
— Тогда на кой хрен он ждет тебя?
— Он сегодня застрелил Витольда.
Дмитрий Федорович испуганно разозлился, разозлился по-настоящему:
— Я ничего не хочу знать! Он застрелил Витольда — это его дело. И, может быть, твое, если ты его на Витольда натравила. Я-то тут при чем?
— При том, папа, при том! Он — последняя ниточка, связывающая нас с черными делами Витольда, он единственный свидетель, который может показать, что ты и я не просто знали о Витольдовых преступлениях, но и, одобряя, инициировали их.
Дмитрий Федорович не то чтобы понял, а унизительным томлением в пустой мошонке ощутил, о чем, требуя, сейчас попросит дочь. Снова глянул на опушку. Человечек в желтой майке сидел, обхватив руками колени, и ждал. Чего он ждал? Любви? Смерти?
— Как его зовут? — хрипло спросил Дмитрий Федорович.
— Это так важно? — Светлана с жалостью смотрела на отца. — Никита. Застрели его, папа.
Она резко и быстро прошла к шкафу-стене, отодвинула дверь на колесиках и вытащила карабин с оптическим прицелом. Вернулась к окну и двумя руками протянула карабин отцу.
— Это же мой, — узнал оружие Дмитрий Федорович. — Откуда он у тебя?
— Это так важно? — повторила Светлана бессмысленный вопрос. — Я прошу тебя, папа.
Дмитрий Федорович привычно проверил затвор карабина и, не поднимая глаз, сказал:
— Нет.
— Папочка, у нас нет другого выхода!
— Так прикажи любому из охраны! При двух-то извилинах ему сделать это проще простого.
— А потом тот, что с двумя извилинами, начнет нас шантажировать, и придется нанимать второго с одной извилиной, затем третьего… Папа, это бесконечная кровавая карусель, которая погубит нас.
— Не могу, — признался Дмитрий Федорович.
— Можешь, можешь! Помнишь, ты рассказывал мне, как метко стрелял на охоте? Тебе даже Брежнев завидовал.
— Нет, нет! — твердо зная, что скажет «да», прокричал Дмитрий Федорович и заплакал.
— Папочка! Папочка! — Светлана пала на колени и обняла хилые старческие ноги. — Ты выстрелишь как в тире, и мы — свободны от страха! А когда стемнеет, я утоплю карабин в водохранилище, и никто, понимаешь, никто ничего не сможет доказать. Папа, папочка!