— Света! Света! — зная, что она уже не вернется. Кресло по ампирному закону стояло у стены меж обширных окон. Ноги держали плохо. Он опустился в кресло и ладонью прикрыл глаза. Не от света — от безнадежности.
Глядя сверху на усохшего всесильного человечка, Махов назвался:
— Полковник милиции Махов. В связи… — привязалось же это «в связи»! — … с убийством Витольда Зверева мы вынуждены произвести обыск в этом доме. Вот ордер, — он протянул бумажку, но Дмитрий Федорович не взял ее. Он вроде и не слышал, что ему говорили. Подошел Смирнов, потряс старичка за плечо, спросил обычно:
— Как живешь, Митяй?
Дмитрий Федорович, самому себе сопротивляясь, оторвал ладонь от глаз.
— Ты… — на протяжном выдохе произнес он.
Боже, как мы все одинаковы!
— Я… — подражая не ему, а Сырцову, общавшемуся с Демидовым, откликнулся Смирнов и, варьируя, повторил: — Так как жизнь, старик?
Не с добродушием приятельства пришло словечко «старик», с жестоким обозначением физического состояния и возраста было произнесено оно. Но не впавший в детство старец сидел в кресле. Ответил Смирнову сильный от ненависти яростный и несмирившийся с проигрышем старик:
— Жизнь хороша, милиционер. Одно лишь огорчение в ней: до сих пор сожалею, что не додавил тебя до конца в шестьдесят девятом.
— А теперь уже поздно, — посочувствовал ему Смирнов.
— Зря так думаете, Александр Иванович, — не согласился Сырцов с благодушным смирновским предложением. — Такой и из могилы укусит.
— И ты здесь, Сырцов? — с изумлением ахнул Дмитрий Федорович. — Ты же — покойник!
— Был им одно время, — уточнил Сырцов. — Где Светлана?
— Не знаю, — ответил невнимательный отец.
— А где ее комнаты?
Уж тут-то «не знаю» не скажешь. Слабым движением руки Дмитрий Федорович указал направление. Сырцов туда и пошел.
— Жора, Жора, ты куда? — быстро и азартно полюбопытствовал Смирнов.
— На веселые дела, — не оборачиваясь, ответил Сырцов.
В спальне ее не было. Он беззвучно открыл дверь кабинета-будуара. Склонившись, Светлана лихорадочно рылась в ящиках кокетливого бюро. Она нашла что искала и подняла голову. Просто так, не ожидая кого-нибудь увидеть.
В дверях (белых в золоте) стоял живой и шикарный мэн Сырцов.
Она посмотрела на него противоестественно спокойными остановившимися глазами и решила:
— Галлюцинация. Он чудится мне, — и закричала: — Ты чудишься мне!
— Не имею такой привычки — чудиться. Я — живой, Светлана.
Она, помолчав недолго, тягуче-медленно улыбнулась и мягко возразила:
— Всех моих любовников убивают. Ты — мертвый, Георгий.
Подняла неверную правую руку, в которой цепко держала маленький блестящий револьвер, и навела его на Сырцова.
— Ты меня не убьешь, Светлана, — не попросил — констатировал Сырцов.
— Надеешься, что я не смогу выстрелить? — оживленно спросила она. — Я смогу, смогу!
— Сможешь, — согласился он, — но не попадешь.
Пытая счастье, она выстрелила. Строго ориентируясь по ее ходившей руке, Сырцов спокойно уклонился. Она выстрелила еще раз. И еще. И еще.
Он увертывался, как в детской игре в снежки. Ее лицо исказилось в плаксивой ненависти, она ухватила револьвер обеими руками и, высунув меж зубами тонкий кончик языка, нажала на спуск в очередной раз. И опять — мимо.
— У тебя остался один патрон, — в малой паузе успел предупредить Сырцов.
Обыкновенный его голос окончательно поверг ее в безнадежность. Она опустила револьвер и устало произнесла:
— Ты погубил меня. Ты уничтожил мою жизнь. Ты отнял у меня дочь.
А он окончательно понял:
— Ты безумна, Светлана.
Она сонно посмотрела на него, воткнула дуло револьвера под левую грудь и спустила курок. Сквозь легкую маечку пуля вошла в нее.
Он подошел и, не склоняясь, сверху посмотрел на труп. Женщина — всегда женщина. Светлана не хотела и в смерти быть некрасивой и поэтому выстрелила не в голову себе, а в сердце. В шортах, в маечке с обнаженными безукоризненными руками и ногами. Тоненькая девочка лежала на ковре, несчастная девочка.
— Тут стреляют? — с некоторым сомнением спросил от дверей Смирнов. Хорошая звукоизоляция была в этом доме, ничего не скажешь.
— Тут стреляли, — поправил его Сырцов.
— В тебя не попала, а в себя не промахнулась, — догадался понятливый, все повидавший в этой жизни Дед. Подошел, стал рядом с Сырцовым. Светлана лежала лицом вверх. Разглядев это лицо, Дед грустно сказал: — Двадцать шесть лет прошло, как я увидел ее в первый раз. Уже вдовой. А все молоденькая.