— Что вы хотите? — спросил мужчина мысленно.
Все растерялись, кроме Зайцева, который мысленно сказал, что мечтает увидеть больше, чем позволяют глаза. Мужчина не ответил. Силуэты растворились. После этого небо медленно заволокло тучами и стало снова как было. Медитаторы медленно поднялись с земли. И вдруг Зайцев начал растерянно озираться.
— Ребя-ата, — прошептал он. — Что я вижу… Вы все марионетки…
Оказывается у Зайцева открылось духовное зрение, так называемый «третий глаз». Им-то он и узрел, что вокруг роятся орды светящихся шаров, а также куча всякой непонятной ерунды. У каждого из присутствующих, по его словам, оказалась аура, у кого-то больше, у кого-то меньше, а у Кузнецова вообще с гулькин нос. Но больше всего беднягу поразило, что у всех из темени тянутся в небо белые гибкие шланги…
Впоследствии, вспоминая эту экспедицию, Берестову иногда не верилось, что все это происходило наяву. Однако светящийся коридор и идущего по нему монстра он запомнил очень ясно.
Что касается статьи, она вышла в срок. Конечно, пришлось сочинить всякую ахинею типа того, что независимые исследователи «Известий» обнаружили в пермском лесу повышенный радиационный фон, а также электромагнитные отклонения, влияющие на центральную нервную систему и вызывающие галлюцинации, и все прочее в том же духе. Словом, написал то, что хотел редактор, серьезным языком, с научными терминами, без какой-либо мистики и всего того, что вызывает недоверие читателя. Кстати, фотографии проявились. На них оказался обыкновенный зимний лес Предуралья. Ничего особенного. Так что заметка пошла без иллюстраций, но редактор остался доволен.
А вот ребята, которые были в этой экспедиции, почти все пропали ни за грош. Володю Кузнецова пришлось сдать в психбольницу ещё в Казани, поскольку он в поезде начал заговариваться и устраивать истерики по поводу того, что братья по разуму не признали его за своего. Теперь он спился, хотя по-прежнему еще, кажется, пилит деревья. Шмелев занялся бизнесом, и через год его труп выловили из Москвы-реки. У пожарного Коли дар ясновидения продержался ровно неделю. После чего пропал. Рассказывали, что с пожарной деятельностью он завязал и теперь сутками медитирует, месяцами постясь и голода я. Единственный Иван проработал четыре года в городской думе Калуги, после чего исчез.
«Оказывается, не так уж все это и забавно, — думал Берестов, глядя мимо экрана компьютера. — Кто серьезно занимается потусторонними мирами, тот рано или поздно заканчивает плохо». Это Берестов заметил давно. Еще пять лет назад.
Топоров подошел к Берестову и тряхнул его за плечо:
— О чем думаем?
— Да все о том же… где бы ни появлялись инопланетяне, для человека это всегда заканчивается плачевно.
— А если это добрый инопланетянин?
— Не имеет значения! Любое вмешательство инопланетных цивилизаций в человеческую эволюцию с благими или иными намерениями сказывается на человечестве пагубно.
— Почему? Может, они принесут такие знания, которые продвинут нас на миллион лет вперед.
Берестов поморщился.
— Ты рассуждаешь, Топоров, как средней дебильности американец. Только они могут думать, что высший разум не нынче завтра спустится к ним в Америку и за красивые глазки воздарит такую технику, что они станут хозяевами не только всей земли, но и Вселенной. На меньшее их национальная мечта не согласна. Но все дело в том, что технику подарить ещё можно, а вот разум, который создал эту технику, подарить нельзя! Его можно только приобрести титаническим трудом в многомиллионолетней эволюции, шаг за шагом, ступень за ступенью…
— Тогда чего они здесь разлетались на своих тарелках?
— А ты уверен, что это инопланетяне?
— Берестов! Не морочь голову. Скажи лучше, чего ты сегодня сдашь в номер?
Берестов возмущенно сверкнул глазами и, сорвав с аппарата трубку, начал остервенело накручивать номер. Топоров, сообразив, что от этого спецкора он сегодня не добьется ничего, тяжело вздохнул и отправился восвояси. А Леониду повезло. На том конце провода оборвались длинные гудки и послышалось тихое старческое покашливание.
— Извините, это опять я, журналист «Вестей»! — воскликнул Берестов, узнав кашель Горкина. — Мы утром не договорили. У меня к вам только один вопрос: вы видели на полу кровь, когда были понятым?
На том конце провода долго собирались с мыслями, Берестов, затаив дыхание, молил только об одном: лишь бы не положил трубку. Пусть наорет или обматерит, но только не короткие гудки.
— Чего вы от меня хотите? — произнес немощный голос. — Прошло много лет. Я уже ничего не помню. Все, что я помнил, я рассказал вам утром.
— Про кровь на полу вы не рассказывали! — напирал Берестов.
— Да крови-то было — кот наплакал, — произнес еле слышно Горкин, затем, прокашлявшись, добавил: — И та не убитого, а его собутыльника. Палец он порезал, собутыльник, когда консервы открывал.
— Так его все-таки убили, Алексея?
— Ну… когда мы вошли в квартиру, следователь сказал, что убили. Но, знать, ошибся. Алешка умер от сердца.
— Но у него на лбу были резаные раны.
— У Алешки, что ли? Какие это раны! Царапины. Две царапины от лезвия у него были на лбу. А ран никаких не было.
— Почему вы решили, что от лезвия?
— А это не я решил. Это следователи так решили. И лезвие на полу нашли. Сам себе он лоб порезал.
— Зачем?
— А это спросите у него. Может, у него такая привычка была: с похмелья лоб резать. Чтобы голова меньше болела. Это такое кровопускание из мозгов. Говорят, в Средневековье очень распространено было.
— Так он что же, часто поддавал?
— Кто его знает? Наверно, поддавал.
— С друзьями?
— Нет. Если пил, то один. Друзья к нему не ходили. Единственный раз пришли к нему два товарища, да сразу же его и порешили.
— Как порешили? Вы же сказали, что он умер от сердца.
— Это не я сказал. Это медэкспертиза сказала. А что она сказала, то и сказала. А я больше ничего не знаю… Вы уж извините! Будьте здоровы! прокашлял голос.
— Подождите, не кладите трубку! — воскликнул Берестов, почувствовав, что большего из него не выудить. — Умоляю, дайте телефон Анны, вашей соседки, которая была понятой… ну… «пьяница и стерва».
На том конце провода долго стояла недоуменная тишина. Наконец раздался кашель, после которого дремучий голос произнес:
— У неё нет телефона. Есть только номер квартиры. Квартира у неё девяносто шестая.
— А дом, какой у вас дом? — напирал Берестов, догадываясь, что если у неё нет телефона, то, значит, допилась до ручки.
— Семьдесят третий, — кашлянул Горкин и опустил трубку.
Это была удача! Да какая! Берестов даже замурлыкал что-то в стиле городского романса. Он тут же до стал записную книжку и записал в ней на букву «А»: «Понятая Анна (стерва и пьяница) Большая Дорогомиловская, дом 73, кв. 96».
Затем набрал номер телефона Зинаиды Петровны. На этот раз она была дома.
— Мне сказали, что вы звонили, — произнес Берестов.
— О да! — воскликнула она взволнованно. — Я подумала, что вам будет интересно узнать вот что: когда велось следствие, меня ни разу не вызывали на допрос. То есть с самого начала не хотели, чтобы это дело проходило как убийство, поэтому ограничились показаниями сожительницы сына, которая объявилась только через неделю после убийства. Все её показания свелись к тому, что Алеша пил и был неуравновешенным человеком. Но это вранье! Ей было выгодно его оклеветать, чтобы самой выкрутиться.