– Претендентов на выигрыш не осталось! – заметил Леха. – Гена подставной, этот всю дорогу пьяный. Ну и набрали же они игроков – один другого хлеще! Может, в понедельник нам, наконец, сообщат, что все отменяется?
– А Татьяна, Татьяна?! Где ж она все?таки? Олег ничего не узнал?
– Говорит, ничего, – ответила Марина. – Небось, сидит у родителей, рада?радешенька, что отделалась от этого алкаша. Конечно, надо бы ему вытрезвиловку… но, в конце концов, он взрослый дядя и сам себе хозяин. Потом, они могут его насильно увезти. А я представила себя на его месте – очнуться в больнице… Ему и так тошно. Пусть спит.
По настоянию Марины мы вылили остатки водки в раковину и ушли. Ветер разогнал тучи, и небо стало все в клочьях, сквозь которые проблескивали редкие звезды. Я с наслаждением закурил «Парламент». Сейчас дойдем до Маринкиного дома и распрощаемся, все отправимся по домам. И хорошо, и правильно, так лучше. Мы прошли метров сто, когда из?за угла дома выросли двое амбалов – один повыше, другой пошире, – в штатском, с трехцветными свастиками на рукавах. Партийные дружинники! Эти еще хуже ментов, им вообще закон не писан. Я отшвырнул сигарету в снег. Патруль… Генка… У одного правая рука в кармане… Неужели все?таки…
Широкий выпятил грудь, щелкнул каблуками, лихо выбросил руку вперед и вверх и сказал: «Мир вам, православные». Марина чуть слышно прошептала: «Матка, курка, яйки, шнапс, капут…» Я сжал зубы: нашла время выделываться! Баба!
– Ваши документы, господа, – потребовал тот, что повыше.
Вот оно – начинается. Они, конечно, вооружены. Никакой это не патруль, это за нами. Черт, у меня паранойя! Патруль как патруль. Или…
Леха смотрит на меня и говорит взглядом: если что, беру на себя того, кто справа, а ты – второго. Я взглядом же отвечаю: понял тебя. Коленом по яйцам, ботинком по голени, головой в лицо, и желательно все это одновременно. У длинного рука по?прежнему в кармане. Кисть лежала бы немножко не так, если б он держал пистолет. Паранойя?
Марина спокойно открыла сумку и достала паспорт. Леха, чуть помедлив – тоже.
– Почему, господа, после комендантского часа гуляем? Почему курим на муниципальной территории, штраф хотим платить? – лениво поинтересовался патрульный, разглядывая прописку в Лехином паспорте. – А вы, товарищ, в Зюзино прописаны. Что здесь делаете ночью?
– В гости иду к этой девушке. – Леха дружелюбно улыбнулся. – Водочки выпить…
– Ладно, товарищ, идите. А ваши документы, гражданин?
– Дома оставил, – произнес я голосом кротким и законопослушным. – Понимаете, надел другие брюки…
– Это мой брат, – вмешалась Маринка, одаряя дружинника ослепительной улыбкой. – Он тоже ко мне идет. Именины у меня.
– Так и быть, проходите. А вы, гражданин, не надо больше курить в общественных местах, и до семи часов утра чтобы больше не перемещаться без документов. С наступающим вас, господа! – Патрульный откозырял, приложив руку к норковой шапке.
Пройдя несколько шагов, мы переглянулись и чуть не сползли на снег от смеха.
– Fuck! – запрещенным словом выругался Леха.
– Shit, – согласился я. – Нервы ни к черту.
– Толку от этих патрулей – хрен, – сказала Марина. – С соседки моей позавчера опять наркоманы шапку сняли: вторую за зиму, а еще только декабрь. Когда надо, их не дозовешься. В этом отношении наша реальность ничем не отличается от любой другой: Россия всюду одинакова… Мальчики, а как насчет вернуться и допить? – радостно предложила она, подпрыгивая и обнимая нас за плечи. – Лично я не против продолжения банкета. Что?то спать не хочется.
– Why бы и not? – отозвался Алекс. – Я тоже не хочу спать. Иван, как ты?
Мы уже добрались до самого Маринкиного дома. Я покачал головой:
– Не пойду.
– Разумеется, пойдет! – заявила Марина. – Ему же велено больше никуда не перемещаться. Станет дорогу переходить – тут и сцапают, и некому будет заступиться. А через часик все патрули спать отправятся – тогда и вы по домам.
Я не устоял. Скатерть бела и крахмальна… Как здесь отрадно, как светло… Никаких ужасов не существует. Мотор, стоп; массовка, по местам. Геныч – актер. Улыбнитесь, вас снимает скрытая камера! А где ж все?таки камеры? Раз их нет у Маринки, то у меня тем более, мы ведь все время у нее собираемся. Каким образом организаторы шоу за нами наблюдают?
Ерунда. Телевизионщики что?нибудь да придумают. Небось, этот «патруль» – тоже актеры, проверяющие нашу реакцию. И как она им показалась, хотел бы я знать? Заметили ли они мой страх и нашу готовность драться? Понравилось ли им это?
– Леха, ты что подумал, когда патруль подошел?
– То же, что и ты, – усмехнулся он. – Сперва пожалел, что волыну дома оставил, а потом вспомнил Геныча… (Меня опять покоробило: до такой степени неестественно выходили у него все эти «ксивы» и «волыны».) А ты с оружием ходишь?
– Нет, что ты. Даже слабо представляю, с какого конца заряжают…
– И в армии не был? – удивился он.
– Какая армия… Мы только в области балета…
Лгать меня побуждал спортивный азарт: я не хотел романтизировать себя, подчеркивать свою мужественность, которая, без сомнения, ему импонировала бы. Полюбите нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит!.. Эй, Дориан, вы уже забыли о своем решении оставить человека в покое?! Но слово – не воробей. Придется остаться в образе беспомощного штафирки.