Сначала Кейн попытался убедить себя, что сбился со своих ориентиров, но затем он обнаружил послание, которое Хаин нацарапала на камне.
„Я не могу допустить, чтобы из-за моего греха мой город оказался разрушен. Иди своей собственной дорогой, Кейн. Ты чужак, Ингларн простит“. Кейн исторг бессвязный рык боли, и уставился в сторону Андалара зловещим взглядом.
Сломя голову Кейн устремился по ее следу, моля об оседланной лошади, надеясь, что какой-нибудь глупец вдруг преградит ему путь. Он обнаружил место, где Хаин повстречала их преследователей, и кони развернулись и помчались галопом назад в Андалар.
Но к тому времени, как он доковылял до места, откуда стали видны стены Андалара, небо очернил погребальный костер короля Луйстерена VII со всем его двором.
Небо почернело от ночи и угрюмой бури, когда главарь окончил свою сказку. Сквозь спутанные ветви баньяна их настигал дождь, шипел в костре. Они разглядывали руины Андалара Проклятого и дрожали, не только из-за дождя.
— Так значит, легенда оказалась права? — спросил главаря один из разбойников. — В результате святотатства, совершенного чужеземцем, Ингларн разрушил город?
— Нет. Их бог пощадил город, — резко ответил ему Кейн. — Но я вернулся со стотысячной армией. И во всем Андаларе я не оставил камня на камне, не пощадил ни единой души.
Мизерикордия
В тесной комнате стоял аромат увядших цветов и любви, еще более вялой.
Тамаслей с раздражением встряхнула агатовую бутылочку своих любимых духов, обнаружив, что она опустела. Длинными ногами прошагав через спальню, она откинула шелковую занавеску и швырнула бутылочку в окно. Она глубоко вздохнула. Холодный горный воздух сморщил ее нагие соски. Где-то в отдалении бутылочка разбилась о камень.
— Я не стану любить труса, — сказала она в ночь.
Джосин беспокойно заворочался в ее кровати. Агатовая бутылочка ароматических масел была одним из его подарков. Он сделал его накануне той ночи, когда убил ее прежнего любовника.
— Я сделаю все, что ты пожелаешь. Ты знаешь это.
— Знаю? — Тамаслей саркастически рассмеялась и осмотрела свое отражение в зеркале туалетного столика. Ее блестящие черные волосы свисали свалявшимися прядями. Она перебросила их завитки назад, через белые плечи и собрала на затылке отделанным золотом шнуром. Пока ее сильные пальцы давили ягоды белладонны об ониксовую ступку, Тамаслей созерцала свои глаза.
В волнении Джосин поднялся. Он стоял позади нее, пряча от зеркала внезапный спад возбуждения.
— То, что ты просишь — смерть.
— То, что я прошу — опасно. Риск. Ведь ни один мужчина не спрячет лицо и не уползет на брюхе в ответ на простую просьбу своей дамы?
— Ты просишь — требуешь, — Джосин понизил голос, бросив взгляд в открытое окно, — чтобы я выкрал корону герцогов Харнстерма у клана Варейшеев.
— Они украли ее довольно легко, когда милорд Лональ оказался настолько глуп, что возглавил поход против них.
— Сорвать корону с окровавленной башки мертвеца — далеко не то же самое, что кража из преступной твердыни.
— Ты всегда говорил — ты самый ловкий вор во всем Кросанте, — Тамаслей обнаружила выбившуюся ресничку, безжалостно вырвала ее.
— Я такой и есть, — заверил ее Джосин.
— Это всего лишь захудалая старая крепость, — напирала на него Тамаслей, — неотесанная банда грабителей.
— Которая держит эти горы под своим господством со времени убийства короля Джанисавиона десять лет назад, — напомнил ей Джосин.
— Тот, кто носит корону, может предъявить права на власть в Харнстерме, — Тамаслей размышляла вслух. — Наш незабвенный герцог был убит, не оставив прямого наследника. Пройдут годы, прежде чем Кросанте устанет от всех интриг и лишится всех претендентов. То, что желает народ сейчас — это власть, точнее, гарантия власти, символ власти. Мне не нужно напоминать тебе, что мой собственный род — один из древнейших в нашем городе, несмотря на наше умаление за время этих последних гражданских волнений.
С короной герцогов — и в союзе с человеком, достаточно отважным, чтобы вырвать ее у горных разбойников… — Тамаслей надушила ложбинку между грудей.
— Варейшеи хорошо сторожат украденные ими сокровища.
— А ты говоришь, что ты вор.
— Я говорю, что я — твой возлюбленный.
— А я говорю, что не стану любить труса.
Джосин пожал широкими плечами. Его усы изобразили в зеркале печальную улыбку. Он взобрался так высоко. Осмелится ли он взобраться еще выше? Он был лучшим. Среди воров. Среди любовников. Среди честолюбивых искателей приключений. Среди них всех — именно он. Пойти против Варейшеев? Ни один человек никогда не брал верх над ними.