Зажав послание в вытянутой руке, Плазма осторожно приближался к женщине, словно хотел покормить опасного хищника. Ильдирим старалась разглядеть лицо рыжей, но та стояла к ней боком, почти спиной, к тому же прокурор сообразила, что и так слишком беззастенчиво наблюдает за сценой.
Наконец Плазма разжал пальцы, выронил бумажку и помчался в сторону Бисмаркплац. Женщина торопливо подняла записку, выпрямилась и с достоинством свернула в узкий переулок Зандгассе, не ускоряя шага, как человек, выполнивший свой долг.
5
Рабочая неделя Тойера началась в субботу, после звонка Зельтманна. Шеф полиции позвонил ему в квартиру, расположенную в мансарде дома на Мёнххофплац в Нойенгейме:
— Вы нужны нам, господин Тойер, немедленно, hieet пипс[9] все в отпуске!
— Я тоже.
— Да, конечно. Ваша группа ждет вас. Дело горящее, вода нам уже по шейку, и одновременно мы сейчас почти оголены…
Это было типично до тошноты: если старший гаупткомиссар Иоганнес Тойер принимал решение вернуться из отпуска на неделю раньше положенного срока, то начальство устанавливало, что это будет неделя и два дня; а он как раз запланировал на воскресенье, приходившееся на Троицу, весенний холостяцкий ритуал — впрочем, не особенно твердо. Тяжко вздохнув, он поглядел на содержимое чемодана, словно взрывом разбросанное по полу в гостиной, и покинул свою квартиру, ощущая за лобной костью что-то вроде винтика. Пустую бутылку из-под дейдесгеймского рислинга он захватил с собой и выбросил в мусорный бак, испытав при этом желание оглядеться по сторонам, словно совершал какое-то предосудительное деяние.
На службу он поехал на автобусе, заменявшем на этом маршруте трамвай. В ходе городской кампании по благоустройству Гейдельберга, всегда казавшейся Тойеру непомерно раздутой, вся Брюккенштрассе была разобрана на части: трубы, рельсы — все теперь лежало на земле. Владельцы магазинчиков кипели от злости, зато Тойер, почти всегда возвращавшийся домой уже после окончания дневных работ, радовался наступившей тишине: ночной визг трамваев на время замолк, и сон комиссара заметно улучшился.
Правда, минувшей ночью он видел во сне Хорнунг — она шла вдоль северной дамбы, а сам он был морем. Он мог лишь лизать ее ноги и видел, как они размывались и таяли, будто сахарные. Сам же он в том сне казался себе огромным, неуязвимым, витальным, бессмертным, но абсолютно одиноким. Потом проснулся — обессиленный, уязвимый, смертный и действительно абсолютно одинокий, но по человеческим меркам все-таки огромный, хотя и не там, где нужно. К чему бы этот сон? Гаупткомиссар был на севере страны только один раз, в Киле, на курсах повышения квалификации; пытался во время обеденного перерыва найти там море и не нашел.
(Нормандию он без малейших сомнений причислял к абстрактному Западу.)
Замок, приветствовавший его из-за теплого Неккара — Тойер едва не поклонился ему с моста в знак почтения, — стоял в лесах, Старый мост тоже подновляли. Чиновники из мэрии прямо-таки помешались на ремонте. И почему его, Тойера, не включили ни в один план реставрации? Старший гаупткомиссар выстукивал на тонированном стекле автобуса ритм популярной песенки, пока его не остановил раздраженный вздох пожилой дамы, сидевшей напротив.
Постепенно становилось жарко, по-настоящему, по-гейдельбергски жарко. Скоро по ночам оглушительно застрекочут цикады, явственней повиснет в воздухе вонь нагревшейся за день осмолки, студенты улягутся на берегах Неккара с учебниками, резкий курпфальцский говор отступит на три месяца в переулки под натиском веселого и опасного сицилийского диалекта. Впрочем, нет, не отступит. Тойер утер пот носовым платком.
УБИЙЦА \ КОТОРЫЙ ВОТ УЖЕ МНОГО ЛЕТ ТАК УЖАСНО И УЖАСАЮЩЕ \ СЕЕТ УЖАС В ГОРОДЕ \ ОСОБЕННО ПРИВЕЛ ВСЕХ В УЖАС ТЕМ \ ЧТО ПОСТОЯННО ДЕЛАЛ ОДНО И ТО ЖЕ \ ДЕЛАЛ ОДНО И ТО ЖЕ ДЕЛО \ СБРАСЫВАЛ МЕРТВЫХ МАЛЬЧИКОВ ПО СТЕКЛЯННОЙ РЕКЕ \ ТЕПЕРЬ ОН СДЕЛАЛ НЕЧТО ДРУГОЕ \ УБИЙЦА ПРИКОНЧИЛ ОДНОГО ИЗ МУЖЧИН \ КОТОРЫЕ ЗА ЖАРЕНОЙ ОЛЕНИНОЙ БЕСЕДОВАЛИ О МЕРТВЫХ МАЛЬЧИКАХ ИЛИ ВТИХОМОЛКУ РАДОВАЛИСЬ СКРЫТНОСТИ МАЛЬЧИКОВ ЖИВЫХ \ И ВОТ \ ОН УБИЛ одного ИЗ ТЕХ МУЖЧИН \ НОЧНОГО СТОРОЖА \
ЭТО НАЧАЛО ПЛАЗМЕННОГО ВЕКА \
ЭТО НАЧАЛО ПЛАЗМЕННОГО ВЕКА \
ЭТО НАЧАЛО ПЛАЗМЕННОГО ВЕКА\
ГДЕ ПРАВДЫ МЕНЯЮТСЯ И СТАЛКИВАЮТСЯ ДРУГ С ДРУГОМ \ ПОКА НЕ НАСТУПИТ КОГДА-НИБУДЬ БОЛЬШАЯ ТОТАЛЬНАЯ ПРАВДА \ КОТОРАЯ ЗАТЕМ ПОРОДИТ ПЕРВЫЕ НОВЫЕ ПОЛУПРАВДЫ \ НАЧНЕТ ТЕРЯТЬ СМЫСЛ \ СТАНЕТ ВЫРАЖЕНИЕМ ПРОЦЕССА ПЕРЕМЕН И С НАЧАЛОМ ПЛАЗМЫ \ МОРЕ ПРАВДЫ \ ПО ПРАВДЕ \ СТАНЕТ СКОРЕЕ МЕРТВЫМ\ СКОРО \
Гаупткомиссара Иоганнеса Тойера ждал в его кабинете небольшой предпраздничный сюрприз. Там собралась вся его группа: Хафнер дымил как паровоз, Лейдиг в своем костюмчике словно для конфирмации выглядел как фальшивая монета в кошельке, а Штерн в майке с надписью «Ай-лав-Гейдельберг», заправленной в дешевые вулвортовские джинсы, поливал засыхающее растение.
— Шеф! — Хафнер мягко улыбнулся. Больше говорить было и не нужно. Мужчины торжественно молчали, наслаждаясь тем, что они в полном комплекте. Нарушил молчание Лейдиг, лишенный возможности наконец дозреть и стать мужчиной:
— Как провели отпуск?
— Лучше всех, — ядовито ответил Тойер, — потому-то и вернулся домой раньше времени. Кстати, с Троицей вас всех.
— И вас тоже, — чинно отозвался Штерн. Они посвятили шефа в подробности дела.
— Значит, лохматый, неряшливый мужчина, — вздохнул Тойер. — Тут у нас широкий выбор, от гитариста, играющего хеви-метал, до профессора-индолога. Могу я взглянуть на свидетельские показания?
— Мы пригласили свидетелей — подумали, что вы захотите с ними познакомиться. — Как всегда, когда Лейдиг сообщал, что они что-то сделали для шефа, он явно ждал похвалы. Поэтому Тойер благодушно кивнул. Правда, когда по вине Лейдига что-то срывалось, критика на него не действовала. Вспомнив об этом, Тойер вслед за кивком укоризненно покачал головой.
Среди людей Тойера повисло красноречивое молчание.
В такие минуты в возникшей пустоте вдруг явственно ощущается подстерегающее каждого из нас безумие: например, из-за незначительного нарушения функции нейронов он вдруг начнет беседовать с гидрантом или доверять американскому президенту. Хафнер поднес к уху запястье с часами.
— Вы тоже плохо слышите с похмелья?
Бабетта осторожно разбудила Ильдирим. Та заморгала затуманенными со сна глазами и увидела возле кровати странное существо с тыквой вместо головы. Потом картинка сфокусировалась, день просочился в сознание, как вода в губку. Девочка нахлобучила шутки ради на голову оранжевое ведерко. Голос ее звучал глухо.
— Ты велела помогать тебе по хозяйству, но как только я хочу взяться за дело, как со мной что-нибудь случается!
Засмеявшись, Ильдирим повалила свою приемную дочь на кровать.
— Но я все-таки приготовила завтрак. — Девочка быстрым движением сняла ведро с головы.
— Вот это новость! — Ильдирим крепко обняла ее, полагая, что после таких сенсационных заявлений матери должны ласкать детей, хотя ей нужно было срочно пописать, а еще она ощущала легкое никотиновое отравление — в последнее время злоупотребляла сигаретами.
— Ты можешь спокойно покурить, — сообщила Бабетта с уютной улыбкой, — но потом веди себя как образцовая мама. — Она умиленно смотрела на Ильдирим и поправляла волосы. — Ты всегда ложишься в постель в нижнем белье. Почему у тебя нет ночной рубашки?
Опекунша потянулась так, что по всему телу захрустели суставы.
— Когда у меня женские дела, я надеваю шерстяную пижаму с мишками, потому что так теплей. А в другие дни мне все равно, ведь никто не видит, как я сплю — голая или во что-нибудь одетая. Короче, — она ласково нажала на курносый носик Бабетты, — до сих пор мне это было безразлично.