Неупорядоченное мародёрство уже началось. Пришлось наводить порядок — и полторы сотни гленцев с этим справились. Пятнадцать трофейных команд. На десяток — одна трёхосная повозка, в ней — приёмщик. Пришлось повозиться, отыскивая грамотных. Войско-то отборное, женщин и нет почти. Зато те, что есть — благородные воительницы. Пусть коряво — но писать умеют. А большего и не нужно. Грабили, впрочем, не до исподнего — снимали сливки да пенки. Доспехи, оружие. Кошели. Рубили пальцы с кольцами. Во рты не смотрели — зубных врачей и в Диведе негусто. А монета за щекой — для сакса не метод. Главное — Нион противно стало. Опять же, вспомнила — и меркантильные заботы оставила на Харальда.
Зато велела всем, приметившим необычное — а особенно грамотки — немедля звать. На самом поле боя любопытного обнаружилось мало — разве тело в сутане, растерзанное колесничным крюком, а при нём — свиток с письменами, которые Нион прочесть не смогла, хотя латинские буквы — спасибо дини ши, что приходили навестить больную Немайн — узнала. Так что пришлось только послеживать, чтоб никто, по старинке, ничего себе без записи не брал. Ничего из оружия и доспехов — за мелочью не уследить, да и редкий кошель содержит цену доспеха или меча — саксы в походе не больно разжились.
Иные воины начали ворчать: жаль, что враги не погуляли в Гвенте как следует. Наверняка мошна б потолстела! Да и мы бы окопались получше. Нион проверила такую мысль логически. Вроде правильно. Заглянула в место богини. Ответ не сошёлся. Спросить не у кого, пришлось искать ошибку самой. Нашла!
— Вот и гвентцы так подумали, — объявила, — и пропустили гадов… Нам понравилось? Небось, долго смотреть в глаза не посмеют. Пока нынешнее поколение не перемрёт. Или пока позор не смоют.
Притихли. Хотя жадность никуда не подевалась. И выплеснулась — в саксонском лагере. По верхам обобранном конными лучниками. Да много ли влезет в чересседельную суму? До полагающихся им повозок — по одной на каждого! — рыцари Риса добраться не могли — от них всё ещё требовалась служба. Рассыпавшиеся завесой, они в любой момент готовы дать сигнал о неожиданности. И не зря.
Запели фанфары — не тревожно, приветно. Подошла армия Кейдрих. Принцесса с личной охраной направилась искать короля — а прочие воины решили почтить вражеский лагерь визитом. И напоролись на жёсткий отпор.
— Дело сделали мы. А вы — за барахлом, на готовенькое?
На это у лесовиков ответ имелся. Взятые по слову командующей головы.
— Ай, молодцы! — отвечали диведцы на похвальбу, — бегущих рубили, да? Устали, наверное? Так подите отдохните. Или ждите. Мы не жадные. Нагрузимся как следует, и вас пустим. Мы ж всё понимаем — к вам саксы самые трусливые прибежали, обгадились по самую шею, кроме головы и не возьмёшь ничего. Будете нахальничать — так и у вас штаны испачкаются. «Росомаху» видите? Догадайтесь, чьё знамя?
Догадались. Сцепили зубы и отправились искать добычу попроще. А заодно — лелеять обиду.
Нион могла прекратить пререкания, организовать учёт, выделить долю… Если б не сидела в шатре королевского советника и не созерцала сокровище. Главную добычу. То, что принесёт богине. Закатное солнце красило полоски, что остались от шатра, в королевский красный цвет. Всадники Риса, занимая лагерь, иссекли ткань мечами, чтоб проверить, не спятался ли кто внутри. Втоптали в землю, ища ценностей. Но книгу в недрагоценном окладе то ли не заметили, то ли не поняли, что это и чего стоит!
Под невзрачным переплётом бычьей кожи — всё те же понятные буквы, непонятный язык. На сей раз — знакомый. Латынь. Первый порыв — плясать, радоваться, показать всем. Второй — сунуть под плащ, чтоб никто не увидел. Нион вздохнула. Старательно подстелила остатки ткани — чистой стороной вверх. Села на пятки. Раскрыла книгу ещё раз. "Ammianus Marcellinus. Res gestae". Кажется, она слышала это имя и это название. Его Неметона произносила. Когда разбирали поражение короля Мейрига в Приграничном сражении. И переводила: «Деяния». Книга захлопнулась, и Нион бегом побежала — регистрировать долю богини в трофеях дня.
Встреча с любимой женщиной у Гулидиена не задалась. Казалось бы — всё, как надеялся. Победа за спиной, за окном королевского погоста, маленького, на раз переночевать при ежегодном объезде владений — ликующий Кер-Нид. Жители ещё не начали возвращаться — но ополчение веселится. Вскрыты все закрома — которые вывезти не успели. Епископ на проповеди сказал: "Ныне мы празднуем не только Рождество Спасителя нашего, но и возрождение римской славы!" Не ждал от иноземца. Хотя — у него саксы друга убили. Так люди и роднятся с землёй — через кровь. Свою, родную да дружескую. Зато битву иначе, чем Рождественским сражением, уже не называют. У Немайн тоже горе — а потому, верно, и хитрые чары все рассыпались.
И вот, вместо доброй встречи, в ответ на приветствие — только обвинения! Украл у войска Брихейниога победу и славу. Того, что она не потеряла ни одного человека, Кейндрих в расчёт не берёт. И с глазу на глаз — бычилась через стол, да требовала для своей армии долю добычи. Не только взятое на беглецах, но и половину — от взятого на поле его боя. Где сам чуть голову не сложил!
Созвали военный совет. При легатах стало хуже — принцесса заявила, что её войско положило больше саксов. Что выглядело похожим на правду. Так будь дело в похвальбе, можно бы и уступить. Нет! На основе этого делался вывод: раз Гулидиен сам понёс потери, и нанёс врагу меньшие, чем Кейндрих, то она — лучший полководец. Значит, соединённым войском должна командовать она. Все слова о том, что драться с храброй армией и рубить неспособных даже бежать недобитков — разные вещи, как от стенки горох отскакивали. Скоро Кейндрих объявила, что претензия на титул короля Британии — несбыточная дурость, и на её поддержку Дивед может не рассчитывать. Союз останется, раз уж приговорён Советом Мудрых, но верховное командование она требует для себя. Либо — пойдёт отдельно. Король развёл руки и попытался объяснить, что так оскорбить сражавшуюся и победившую армию он не посмеет. В ответ — насмешливое фырканье. Ничем не помог и Кейр. Новый принцепс. Хотя — пытался. Припомнил, что Гулидиен, так или иначе, король. А Кейндрих — всего лишь наследница. Пусть и перевалила на себя большую часть отцовской работы. Но рассудить — не взялся. Свалил на Сенат. Заложил колесницу — и отправился в Кер-Мирддин, голосование проводить. Это значит — два дня туда, два обратно. Да ещё сколько прозаседают. Будь жив Дэффид, у него и влиятельные люди прямо в войске б нашлись. Хотя и полегло старшины — без счёта. Все одоспешенные, все в первом ряду рубились. Главные же потери оказались именно среди первого ряда. Зато те, что остались — сенаторам седьмая вода на киселе. Разом взлетевшие против любых ожиданий. Тут короля осенило. Как легатов взамен убитых назначал — поставил каждого над отрядом из людей не его клана. Из военной целесообразности да убыли в больших людях — а как иначе?
Такой легат не столько перед воинами заискивал — случись чего, всё одно своего выберут — а королю в рот смотрел. И вот свеженьким и зубастым Кейр, вышло, вслух сказал, хоть и иными словами: вы никто. По обычаю — прав. А на деле? Похожую пощёчину получили и легаты Брихейниога. И всю ночь пели в уши принцессы. Результат — наутро требование изменилось. Кейндрих заявила, что с учётом потерь, да за вычетом гленцев, что подчинены не диведской короне, а британской, незанятой, у неё войско больше. Потому командовать ей. Тогда Гулидиен не выдержал, и грохнул по столу кулаком:
— Наши потери — твоё опоздание. Ты явилась на пять дней позже договорённого. Тащилась неделю — а туда же, командовать. Вон, Немайн такой же путь за два дня проделала!
— Немайн, — прошипела Кейндрих, — себе дороги сжала. А мне — растянула! Наверняка.