Теперь, до начала его работы, оставалось почти триста ударов била.
Наконец, явилась сидха. Улыбнулась.
- Вот этот шпион нас подслушает, - указала глазами на сына, - но не поймёт... Что ты хотел сказать?
- Я хотел упасть в ноги великой богине, но не смею себя выдать, - и всё-таки немного поклонился.
- Ты веришь по-старому? У нас за это не наказывают. Только следят, чтобы христиан старой верой не прельщал. И - я христианка. Мне поклоняться не надо. Если хочешь, можешь изучить мою веру, и принять, и верить, как я.
- Я знаю это. Возможно, так и поступлю. Потом. Сейчас важно другое... Я не из Пенгверна - из Аннона. А люди Аннона хотят жить по старому. И я пришёл тебе это сказать. Мы не с востока. Мы - снизу. Не бежали - пришли вынюхивать. И женщины, что со мной - не мать и сестра, а друид и пророчица. А я всего проводник. Но я решил рассказать. Потому, что они решить не могут. Скажи, если Аннон примет твою новую веру, многое в жизни людей изменится?
Клирик задумался.
- Ничего, - сказал наконец, - и всё. Как примете. Разумом? Сердцем? Или только ртом, который произнесёт молитвы, как заклинания, не понимая ни смысла их, ни того, кому они назначены?
- А хоть и так, - сказал проводник из Ада, - Просто... Просто пророчица безумна, а друидка - слишком верна Гвину. Кто-то должен решить. И я взял это на себя. Я хочу, чтобы Аннон выжил, богиня. И потому хочу, чтобы он оказался на победившей стороне. Я долго склонялся на твою сторону - за тебя новый бог, который много сильнее тебя, слабому ты б не кланялась, и целый мир, а за Гвином - только труп прошлого мира. Немного тёплый.
- Ты говоришь, как поэт.
- А я и есть поэт. Не филид. Всего лишь бард. Но я не закончил речь. Я колебался. Гвин одним воплем разогнал великую армию - это чудо. Но ты говоришь, что мешки помогут. И швыряешься ими - и сила твоя, или нового бога - велика. И я ждал, пока кто-то из вас не покажет слабость. И я увидел и понял - когда у тебя из рук исчез деревянный молот - что Гвин вне своей крепости способен только на такие мелкие пакости. Он не вышел на вылазку, не разогнал твою армию. Всё, что он может - сидеть в холме и ждать падения. А ты его осаждаешь. И если не помогут мешки, попробуешь что-то другое.
- Мешки помогут, - заверила Немайн, - я уже слышу изменения в ...эээ... голосе Гвина. Он стал выше. Ты заметил?
- Это страх?
- Нет, это поражение. Его сила в низком тоне. Нам осталось всего несколько дней - и можно идти на приступ. Наверное, уже и сейчас можно - но я хочу для верности ещё мешков полтораста закинуть ему в глотку.
- Тебе виднее... Я всего лишь проводник. Всё, что я могу сделать - чтобы Аннон услышал то, что я хочу. Пророчица безумна - и я не могу знать, что она выбрала, хотя, кажется, тебя. А друид не вернётся в Аннон. Сделает шаг с безопасной дороги. Случайно. Это я тебе обещаю.
Ещё раз поклонился и ушёл. Делать своё дело.
Свой мангонель Рис ап Ноуи запускал, как собирал - точно так, как первый. Было лишь одно маленькое отличие. Пришла ему в голову мысль - выстрелить не мешком с землёй, а камнем подходящего веса. В низовьях Туи трудно не найти булыган нужных размеров. Верёвкой снаряд обвязывать не стали. Наверняка порвётся при ударе о скалу.
- Не попадём в зев, так тряхнём супостата! - провозгласил принц, и простёр руку к крепости Гвина. Наградой стал восхищённый взгляд жены. В которую он, кажется, ухитрился влюбиться ещё раз: поверх и посильнее прежнего. Нет, Гваллен и раньше ему помогала в королевских делах. Но то всё были игрушки, способ немного украсить скучную, в общем-то, жизнь: суды, пошлины, хозяйство. Теперь же началась война. И Гваллен ухитрилась сделать суровый походный быт романтичным, пиры весёлыми, а уж совершать подвиги на её глазах было сущим удовольствием! Подвигов Рис пока за собой числил три. Во-первых, восхождение на холм. До вершины добраться он не сумел, но выдержал один крик и поднялся выше всех, исключая саму Немайн и викария Адриана. Во-вторых, три раза делал поправку на ветер для машины Немайн - и все три раза точно попал в "Гвинову глотку", как прозвали вход в тулмен рыцари. В третьих, первым заметил саксов. Любовался природой с наблюдательной башенки лагеря. Бдительность молодого принца все заметили, хотя саксы оказались мирные. Даже союзные. Мерсийское посольство к брату. Узнали, проезжая через его домен, что армия короля, брат короля и крещёная богиня войны осаждают крепость языческого бога Гвина. Ну не могли они пропустить такое эпическое событие, завернули. Командующий спал с лица совсем, но не пустить союзников - и таких же вассалов короля Британии, пусть и отсутствующего сейчас - понаблюдать за осадой не мог. Впрочем, эти саксы оказались не совсем и саксами. Посол, граф Окта Роксетерский - выглядел, как бритт, разговаривал, как бритт, родился от матери-камбрийки, и правил городом, который не был саксами завоёван, но вошёл в состав Мерсии добровольно, в надежде найти управу на вражин-нортумбрийцев. Свой король погиб в сражении со всеми наследниками, вот король Пенда и прислал в графы отличившегося воина. Который, по его разумению, был способен поладить с бриттами.
Окта поладил. Настолько, что, заговариваясь, постоянно обзывал свой Роксетер Кер-Гуриконом. Свита посла тоже была разбавлена несаксами и полукровками. Секретарём графа оказался валлийский монах. Который немедленно вылупился на отца Адриана, как на диво дивное, и даже на уши Неметоны внимания после того не обратил. Ходил и бормотал под нос:
- Что за глупость - брить затылок?
А у викария и правда была плешинка. Рис поначалу думал - лысеет человек. Оказалось - нет, специально выстриг. Так ему положено, бедняге.
Оставалось признать - правление Пенды-язычника пошло Мерсии на пользу, и она, кажется, за все эти годы превратилась в нечто пристойное. Такое, которое доброму камбрийцу и союзником назвать не позор. Ну, а Окта вообще милейший человек.
Явилась Немайн. Посмотрела. Машина взведена, камень в праще. Осталось выстрелить.
- Поздравляю, мой принц, - сказала совершенно искренне, - Ты меня удивил, я совершенно не ожидала такого достижения... Радуюсь за твой народ - у них очень умный и распорядительный правитель.
Ради первого выстрела она принарядилась, и совсем не выглядела монашкой! Белое платье, красный плащ с золотой фибулой. Под плащем плед - красно-зелёная увязка с сыном. Четыре цвета, как и положено дочери хозяина заезжего дома.