Потом из дому выглянула рыжая - чуть-чуть светлее мастью, чем сама Немайн, радостно завизжала, на правах неученицы полезла обниматься - и с ветки сида сверзилась. Впрочем, любовь к нежностям её после обновления не покинула. Так что в результате заглянуть в дом, поговорить и откушать сидовского напитка довелось существу умиротворённому и размякшему. Впору верёвки вить.
- Где все старшие, кстати?
- Отец у пациента, у мамы какая-то проблема с новыми прялками... Да сама она разберётся. Сиди.
Немайн и сидела: поджав ноги и уши. Манера сидеть не на стульях, а на подушках больше всего понравилась детям. Ну, им часто новенькое нравится. Вопрос один - наиграются или нет? Но - было приятно, что случайная пустяковая вещь - прижилась. Ещё больше радовали успехи кофе. Был он не ячменный, а цикориевый! Впрочем, у врача неудивительно. Сиду в гости не ждали - а значит, напиток понравился. Это было приятно. Сказала.
- Цикориевый только у нас, - похвасталась Альма, - Но ячменный тоже ничего. Особенно, когда дождь за окном.
А здесь почти всегда дождь за окном. А если нет, значит, собирается.
- Майни, а ты правда теперь днём спать будешь? Всегда-всегда?
- Буду. И мясо прописали. Кроме четвергов.
- Мясо ладно, а вот историю расскажи. Раз для тебя, получается, вечер. Страшную. Я потом сестрёнкам перескажу. Под завывания ветра!
Историю им, значит. Тристан, который сегодня Аргут, ждёт легенду про Кухулина. Альме подавай чего-нибудь страшненького. Будет. Чего-чего, а страшненькой дряни к двадцать первому веку понавыдумывали немало. Вот, например. Колодец и маятник. История, ничем не хуже, чем про бочонок амонтильядо. Только Эдгар По, мерзавец, написал от первого лица - уничтожая всю интригу. Да хэппи-энд приделал, как настоящий американец. Нет, его ошибок повторять не стоит...
Рассказчица сида хорошая - вот облака разошлись, вот солнышко выглянуло, вот и рассказ окончен, а слушатели сидят тихонько и молчат. Первой дар речи обрела Альма.
- А почему его не спасли? Почему франки не пришли до того, как он в колодец свалился?
- Не успели. Кони устали. Проводник подвёл. Это же взаправдашний случай. Так вышло.
Неадаптированная, историческая история эта на деле произошла не в Испании, а в Италии, и генерал Бонапарт опоздал спасти узника. Сиды же не лгут! Зато душераздирающих интонаций, которые так славно получились у эксцентричного виргинца, не пожалела.
- Майни, - голос Альмы чуть дрожал, - Ну скажи, что это неправда! Сочинять и врать - это же разные вещи!
Немайн стало стыдно. Как намёки на императорское происхождение епископу делать - так пожалуйста. А как истории детям рассказывать - так я не вру!
- Я, и правда, многое придумала.
- Я так и знала! - Альма снова повисла на шее. Хорошо-то как!
Когда довольная и отдохнувшая сида ушла домой - спать, хмурый Тристан немедленно испортил сестре настроение.
- Она многое придумала, - заявил он, - вот только не так, как тебе кажется.
- То есть?
- А вот есть. Смотри: сиды не врут. Значит, история - правда.
- Выдуманная правда.
- Выдуманная правда - это враньё. Зато разговаривать загадками они умеют здорово. Так? А ещё Немайн добрая.
- Так, - девочка уже чуяла подвох. Но что ей оставалось? Закричать на брата, чтоб не смел ничего говорить, что она знать ничего не хочет? Не той она породы!
- А раз так, то вот тебе загадка: все эти штуки, колодец, маятник, подвижные стены - кто их вообще мог придумать?
- Ты плохой, - сказала Альма брату, - Майни не такая! Вот я ей расскажу, и она тебя учить не будет.
- Будет, - отрезал Тристан, - только ты лучше не говори. Тогда она решит, что я умный, и будет меня как колдуна учить. А я хочу быть рыцарем!
Лес. Суровый и вдохновенный. Прозрачный аромат смолы. Хрустящая сушь полстилки под ногами. Сида идёт! Разбегайтесь, звери - не то кабан в камышах, не то медведь не в настроении. В руке - любимый посох. Идёт, почти бежит. Как наяву бегала! Теперь и во сне... Поляна. Шелест ольхи. Тут, во сне - лето. Друиды. Жрица с золочёным серпом на поясе. Поёт. Знакомое. "Casta Diva" из "Нормы"! Подносят снопы для благословения. Та что-то делает с ними серпом. "Явись, богиня!"
- Ну, я пришла, - громко сообщила Немайн, - дальше что?
На Неметону особого внимания не обратили. Всё правильно, обряд прерывать нельзя... Но один друид обернулся. Немайн с удивлением узнала старого доброго призрака оперы.
- А ничего, - сурово пожевал тот губами, - петь тебе хочется, только всего. Это ведь страшно: обладать таким голосом - и не петь! Я композитор, мне проще: оторвите руки, ноги, фугу... носом напишу. А тут... Это ведь не просто - поток воздуха, резонатор, прочая физика. Это... Это как руки.
- "Так некогда в разросшихся хвощах,
Ревела от сознания бессилья
Тварь скользкая, почуя на плечах
Ещё не появившиеся крылья...", - процитировала Немайн, - Прошу прощения, что не в рифму - я даже не знаю, переводили Гумилёва на немецкий или нет...
- Русский поэт? Не знаком.
- Да и не стоит уже знакомиться, пожалуй. Это в юности, когда лёгкая толика пессимизма и безнадёжности воспринимается как перчинка, Гумилёв хорош. А после тридцати - только тем, кто не вырос дальше, и не умеет грустить сам. Правда, мне подходит? Тварь скользкая... Я такая. Вылупилась из хорошего человека, как Чужой, - пригорюнилась Немайн. Ноги гудели, и она присела на случившийся кстати пенёк. Судя по шуму, с него только встал один из друидов. Как бы не вознамерился занять место обратно.
- Как это - вылупилась? - заинтересовался мёртвый композитор. Он как-то незаметно сменил жреческий балахон на привычный фрак, - Вы же не птица...
- Это целая история. Если коротко - был человек, неплохой, смею надеяться. Он заболел, потерял сознание - а вместо него появилась я. С его памятью - но другая.
- Ааа. Ну, это нормально, - успокоился призрак, - В сущности... Немайн дёрнула ухом.
- ...это с нами происходит каждое утро. Один человек засыпает, другой просыпается.
- Это не то.
- Любое подобие не отражает полностью свойств объекта... Простите великодушно, но, пообщавшись с немцами, поневоле станешь дрянным философом! А почему вы говорите он?