– Моя жизнь дороже.
На сдвинутых к боковым стенам нефа скамьях, где сидели свидетели, возникло некоторое оживление. Обсуждают цену? Двести солидов – вира больше, чем за «свободного» человека. То есть фермера, подлежащего призыву в ополчение. Уже простой горожанин, принятый не только кланом, но и коммуной, дороже. Мастер – иной разговор. Рыцарь – тем более.
– Кодекс Юстиниана не признает денежной оценки человеческой жизни.
– Но это не означает, что она дешева.
– Спасителя Иуда продал всего за тридцать милиарисиев. Ты считаешь себя дороже?
Епископ Теодор поморщился. Дионисий играл. Играл не то, чтобы грязно – некрасиво. Сказал бы это франкам! Тюкнули бы по темечку и скинулись на виру… За епископов вира большая. Но большой, богатый и знатный род – потянет.
– Для Иуды? – подсудимая хихикнула. – Для Иуды, полагаю, я и обола медного не стою. Но я ожидала, что приду на суд епископа, а не прокуратора. Честно говоря, не готова я к мученичеству. Кстати, протокол ведут? Я за что деньги плачу, в конце‑то концов?!
– Успокойся, дочь моя, хотя процесс еще не начат, невежливое восклицание брата Фомы и наша дискуссия о необходимости внесения платы за процесс будут занесены в бумаги должным образом. Для начала тебя надо привести к присяге.
– Ну спор‑то ты устроил. И я должна услышать формулу обвинения прежде, чем принесу присягу.
– Обвинения несут характер подозрений.
– И я должна доказывать, что подозрения необоснованны? А почему не наоборот?
– Настоящий суд не исходит из презумпций. Его цель – установление истины.
Клирик рассматривал епископскую наградную регалию. Знак особого благоволения Папы. Человек, которому выпала миссия на край света, шанс подчинить еще одну христианскую страну власти Рима. Христианскую! Пусть и верующую чуть иначе. Так что, если текущая политика римской курии вменяема, в Уэльс приехал не фанатик, такие в охотку отправляются к язычникам, а политик. Очень сильно невыспавшийся политик. Несмотря на ночной дождь за окном. Или круги под глазами у него еще от морского путешествия?
– Итак, вернемся к присяге. Ты крещена? У тебя есть христианское имя?
– Я крещена. Христианское имя у меня есть, но я не хотела бы его сообщать.
– Ты опасаешься волшбы?
– Я опасаюсь ввести суд в заблуждение. Я известна именно как Немайн, и будет разумно, если в бумагах суда я буду проходить именно как Немайн. Христианское же имя ничего не скажет тем, кто будет их разбирать.
– Относишься ли ты к роду человеческому?
Иные свидетели заулыбались. Для них дело решилось. Старые боги, демоны ли, ангелы ли, не подлежат человеческому суду.
– Полагаю, что да. Хотя тело у меня по меркам большинства людей странное.
Улыбки погасли. Епископ потер лоб. Подсудимая ведет себя спокойно, уравновешенно. Впечатления одержимой не производит. Большинство колдунов и ведьм в практике Дионисия всего лишь принимали насланные нечистой силой видения за реальность. Остальные стали жертвами оговора или потихоньку шарлатанствовали.
– Суд уже получил подробную справку о том, что представляет собой твое тело. Поскольку свидетели уже приведены к присяге, я хотел бы услышать от достопочтенного мэтра Амвросия, является ли Немайн, дочь Дэффида, человеком с медицинской точки зрения.
Мэтр Амвросий встал. Помял руками сумку с инструментами.
– Вот так, под присягой, я не могу. То есть могу подтвердить, что Немайн относится к народу холмов, также именуемых потомками Дон. Они отличаются от всего, что я видел за мою практику. И по Платону выходят людьми – без перьев, двуногие, и ногти плоские… Но я подозревал и подозреваю, что они не совсем люди. Или совсем не люди. Впрочем, доказать, а значит и присягнуть, не могу.
Начал речь, чуть не заикаясь, но завершил твердо и уверенно.
– Благодарю, мэтр. В таком случае, суд будет опираться на опыт церкви. Известны случаи крещения существ, подобных подсудимой, и даже более странных. Все они согласились со своей принадлежностью к человеческому роду…
Представление стороны обвинения. Брат Марк – а Клирик и не сомневался. Причем поставили обвинителя спиной к свидетелям, а ее – лицом. И пары стражников по бокам у монаха не стояло. Присяга. Рожа у Марка странно кислая. Может, из‑за золотого, который за него внес викарий. Бенедиктинцам‑то золота и касаться нельзя. Только когда оглашал позицию обвинения, разгладился. Позиция агрессивная, но не сильная: колдовство во вред людям, просто колдовство, изготовление и продажа амулетов. Позицию защиты взялся излагать – сюрприз! – викарий. Заместитель епископа. И все эти пункты попросту отмел.
Прения, свидетели. Клирик пытался работать по заранее продуманной схеме – вносить протесты, требовать записи, подвергать свидетелей долгому нудному опросу. Затягивать дело, пока не прояснится – чего же хочет судья.
Судья желал странного. После всех изначальных подковырок процесс быстро и легко шел в одни ворота – в ворота обвинения. Седина барда – испуг. Страховки – охранное письмо, не амулет. Демонов – не вызывала. Даже Гвина ап Лудда. Который и не демон вовсе.
Все обстояло хорошо. Пока в церковный неф, ставший залом суда, не ворвалась Альма. Поначалу тихо, прижимая к себе узелок, прокралась к родителям. Епископ Дионисий заметил – девочка удивительно похожа на "обитательницу холмов". Только уши нормальные. Вывалила перед ними небольшую гору снеди. После чего подошла к подсудимой и сунула узелок ей. Стража отвернулась.
– Я столько не съем, – улыбнулась Немайн, заглядывая внутрь, – тут вкусностей мне на неделю. Может быть, мне кто‑нибудь поможет со всем этим управиться?
Клирик надеялся, что явление Альмы обойдется тихо. Еще плохо ее изучил. Зато отец с матерью уже не знали, что делать. То ли под скамьи прятаться. То ли хватать дочь в охапку и бежать, куда глаза глядят…
– Ты, главное, с этими не делись, – Альма ткнула в охрану по бокам сиды, – свидетели могут сказать правду. И судья может судить по справедливости. А эти – конченые.
– Это еще почему? – не выдержал один из стражников.
– Отсиделись за спиной Майни, потом копья ей в спину уперли, а спрашивают… Ну и ладно, вы уж и не совсем живые‑то. Святая Бригита вам еще отплатит!
– А и не Бригита, найдется кому, – возгласил утробный голос из зала. Кое‑кто из свидетелей хорошо освоил чревовещание. Стража совсем повесила носы. Альма уже стояла перед рыцарем.
– А тебе не стыдно? Ладно, в том что спасла город – и меня! – сида не признается. Но уж от предместья‑то не открутится. А у тебя, Таред, там зазноба. И, кстати, не одна!
– Одна, – возмутился рыцарь.
– А которая? – уточнила Альма. – Темненькая такая, еще, как фэйри, в зеленом платье ходит? Или белобрысая с веснушками? Давай выбирай, раз одна.
– Я… Мне…
Клирик без удовольствия пронаблюдал, как человек, честно исполняющий вассальный долг, завис, как устаревший компьютер.
– А ты, судья, осторожнее, – пригрозила Альма епископу, – мучителей праведников ожидает ад.
– А Немайн праведница? – уточнил тот.
– Она меня спасла, – тихонько ответила Альма. – Не город. Город что, город – вещь… Меня. И его вон. И ее…
Девочка начала обходить свидетелей, старательно шарахаясь при этом от стражи.
– Насчет города она не признается, скромничает, – бормотала почти под нос, цепляла свидетелей за руки и заглядывала в лицо: – но вот у тебя ж доля в пивном заводике? А если б его зажгли? А ты – куда ты бы пиво пить ходил, если не в "Голову"?