Голос Кенелма дрожал, и на глазах у него выступили слезы. Грусть, смутная, необъяснимая, но властная, закралась на миг в его сердце, мелькнув как тень темнокрылой птицы над тихим потоком.
— Вы еще никогда этого не чувствовали? — нерешительно, тихим голосом, исполненным нежного сочувствия, спросила Лили. Она вдруг остановилась и заглянула ему в лицо.
— Я? Нет. Я еще никогда не лишался человека, которого так любил бы и желал увидеть опять. Я только думал, что такие потери могут постигнуть всех нас, прежде чем мы сами исчезнем из глаз наших друзей.
— Лили! — позвала миссис Кэмерон, останавливаясь у калитки кладбища.
— Что, тетя?
— Мистер Эмлин желает знать, как подвигается у тебя "Нума Помпилий". Поди и ответь сама.
— О, как скучны эти взрослые люди! — обиженно шепнула Лили Кенелму. — Я люблю мистера Эмлина, он прекрасный человек. Но он все-таки взрослый, и его "Нума Помпилий" — глупейшая книга.
— Мой первый французский учебник! Нет, он не глуп. Читайте его. Там есть намек на самую прелестную волшебную сказку, известную мне, и особенно на ту фею, которая прельщала мою фантазию, когда я был мальчиком.
В это время они дошли до калитки кладбища.
— Что это за волшебная сказка? И какая фея? — быстро спросила Лили.
— Она была феей, хотя на языческом языке ее называют нимфой Эгерией. Она служила посредницей между людьми и богами для того, кого она любила. Она принадлежит к породе богов. Правда, она тоже может исчезнуть, но умереть не может никогда.
— Ну, мисс Лили, — сказал викарий, — как далеко вы продвинулись, читая книгу, которую я вам дал, — "Нума Помпилий"?
— Спросите меня через неделю.
— Спрошу. Но помните, что вы должны ее переводить. Я непременно хочу видеть перевод.
— Хорошо, я постараюсь, — кротко ответила Лили.
Теперь до самого Грасмира Лили шла с викарием, а Кенелм — с миссис Камерон.
— Я провожу вас до моста, мистер Чиллингли, — предложил викарий, когда дамы удалились в свой сад. — У вас было мало времени, чтобы посмотреть мои книги, но я надеюсь, что вы по крайней мере взяли Ювенала?
— Нет, мистер Эмлин, кто может оставить ваш дом, проникнувшись склонностью к сатире? Я приду как-нибудь утром и выберу книгу из тех сочинений, которые изображают жизнь с приятной стороны и оставляют нам благожелательное впечатление о человечестве. Ваша жена, с которой у нас был интересный разговор об основах эстетической философии…
— Моя жена? Шарлотта? Она и понятия не имеет об эстетической философии!
— Она называет ее по-другому, но понимает настолько, что могла иллюстрировать ее основы примером. Она говорит мне, что, трудясь и выполняя свои обязанности, вы пребываете там,
In den heitern Regionen Wo die reinen Formen wohnen [208],и что труд и обязанности становятся для вас радостью и красотой. Это верно?
— Я уверен, что Шарлотта не могла сказать ничего поэтического. Но, попросту говоря, дни проходят для меня очень счастливо. Я был бы неблагодарным, если б не был счастлив. Небо даровало мне столько источников любви — жену, детей, книги и призвание, которое, когда оставляешь свой собственный порог, несет с собой любовь во внешний мир. Это, конечно, маленький мир — всего лишь один приход, — но мое призвание связывает его с бесконечностью.
— Я понимаю. Из этих источников любви вы извлекаете то, что вам нужно для счастья.
— Совершенно верно. Без любви можно быть хорошим человеком, но едва ли можно стать счастливым. Никто не может мечтать о небе иначе, как об обители любви. Какой это писатель сказал: "Как хорошо понял человеческое сердце тот, кто первый назвал бога отцом"?
— Не помню, но сказано это прекрасно. Вы, очевидно, не разделяете доводов Децимуса Роуча в "Приближении к ангелам"?
— Ах, мистер Чиллингли, ваши слова говорят о том, как может быть истерзано счастье человека, если он не обрезает когти тщеславию. Я испытываю угрызения совести, когда вы говорите мне об этом красноречивом панегирике безбрачию, не зная, что единственная вещь, напечатанная мною и, кажется, заслужившая некоторое уважение читателей, представляет собой ответ на "Приближение к ангелам". Это была юношеская книга, написанная в первый год моей женитьбы. Но она имела успех; я только что пересмотрел десятое издание.