— В десять тебе надо идти,— не глядя на него, ответила Жожо.
— Выйду в десять. Спасибо, Жожо.
— Привет.— Жожо кивнула и ушла.
Канижаи, как бы между прочим, начал насвистывать себе под нос: «Женушка, отпусти хоть чуть-чуть, дай, как прежде бывало, гульнуть...»
Варью перевернул открытку. На лицевой стороне в четырех овальных рамках изображена была финская баня. В одной — вид снаружи, в остальных трех — изнутри. На первой фотографии можно было видеть двух голых блондинок. Они сидели на деревянных скамьях, рядом с деревянными шайками и парились березовыми вениками. Цветное фото хорошо подчеркивало их пышные бюсты.
— Понятно, — протянул Варью и показал открытку Канижаи.
Тот даже присвистнул:
— Ого!.. Это где же такие водятся?
Варью посмотрел на штамп:
— В Лахти... Есть у меня приятель, на «камионе» ездит. Он прислал.
Варью доел бутерброды, выпил кока-колу и снова занялся мотором. Но дело не клеилось. Каждые пять минут он смотрел на часы, потом с унылым видом продолжал работать; постоянно ронял гайки, потом опрокинул бидон с машинным маслом. В половине десятого он швырнул инструменты и обернулся к Канижаи.
— Не могу больше. Пойду мыться и одеваться.
— Мне-то что...— Канижаи пожал плечами.
— Если получу права, с меня ящик пива.
— Когда? — спросил Канижаи.
— После работы.
— Лучше бы в субботу.
— Ладно, в субботу в «Мотыльке».
— А если не получишь?
— Тогда весь ящик выпью один.
— Договорились. Только сейчас не пей. Если перед тем выпьешь, как туда идти,— конец.
Варью уже вытирал ветошью руки.
— Не буду, не бойся. Сейчас пока причины нет.
Да и не хочется. — Помахав всем рукой, он двинулся через мастерскую к раздевалке.
Около двух часов, перед самым концом смены, Иштван Варью снова появился в мастерской. Пригнув голову под полуопущенной станиной железных ворот, он не спеша шел к своему рабочему месту. Канижаи и его помощник сразу заметили его. Отложив инструмент, они ждали, когда он подойдет. Варью остановился перед ними с непроницаемым лицом. Он молчал. Слесари смотрели на него. Наконец Канижаи заговорил:
— Ну что, Ворон?
Иштван Варью полез во внутренний карман, вытащил права и поцеловал их.
— Рад? — спросил подсобник.
— На седьмом небе я, братцы, — ответил Варью.— Пошли, выпьем для начала в буфете. Теперь есть за что...
— Сейчас, Ворон, только помоемся. А ты пока в контору ступай,— предложил Канижаи.
— Был я уже там. Идите в душевую. Я здесь подожду.
Спустя двадцать минут в буфете, возле углового столика, тесно уставленного пивными бутылками, Варью обнял Канижаи.
— Ты парень что надо. Руки у тебя золотые. Только дотронешься до мотора — и оживет он...
— А, брось, старик,— ответил Канижаи и тряхнул головой.
Его перепачканные в масле, слипшиеся прядями волосы рассыпались по плечам.
— Нет, точно. Дотронешься до «ЗИЛа»— и он уже здоров. Прямо как Иисус Христос.
— Ладно, ладно, Ворон... Выпьем за то, что ты права свои получил.— И Канижаи поднял бутылку.
Они пили, ели бутерброды, снова пили. После
десятой бутылки Канижаи взглянул на Варью:
— А экзамен на слесаря-ремонтника все-таки сдашь?
— Сдам... Надо сдать.
— Зачем тебе? Сядешь на машину — и поминай как звали.
— Хочу на большую машину попасть.
— Для этого не нужен экзамен.
— Для «камиона» нужен.
Канижаи и подсобник внимательно посмотрели на Варью. Подсобник, впрочем, ничего особенного не увидел: он уже со второй бутылки напился. А Канижаи подметил на лице у Варью какую-то жесткую черточку. Странную, упрямую черточку, которая или навлечет на парня беду, или даст ему силы подняться.
Вечером, в семь часов, когда и Дёркё уже был дома, Жожо с матерью начали суетиться на кухне. Нарезав лук, они пересыпали его солью и поставили в сторонку, чтобы он пустил сок. В духовке румянилась печеная картошка; когда с шумом лопнула первая картофелина, огонь уменьшили. Выдвинули на середину кухни стол, покрытый клеенкой, вытерли его, поставили тарелки и в отдельных мисках горячие шкварки, копченый шпиг, гусиное сало. На угол стола положили хлеб; когда пришло время садиться, Дёркё достал бутылку с палинкой. Подняв ее к лампе, он встряхнул содержимое, потом взял из шкафа стаканчики. Жожо было отказалась.
— Ничего, пригубишь, — сказал ей отец.
Дёркё разлил палинку и, сжимая в одной руке бутылку, в другой — стаканчик, торжественно провозгласил:
— Выпьем за то, что наш Пишта благополучно избавился от беды.
Все выпили, даже Жожо. Дёркё, снова наполнив чарки, сидел и рассуждал с мечтательным видом. Варью, который нынче основательно накачался пивом, видел, что тесть тоже успел заложить за воротник.