Выбрать главу

– Уже встал.

– Где же встал, когда лежишь.

– Сейчас спускаюсь.

– Яйца вкрутую будешь?

– Угу, спасибо.

Я для порядка постонал, позевал, потянулся как следует, высунулся в окно – привет, свежий воздух! Привет, привет, привет. Посмотрел в сад Траншанов – там в шезлонгах рядышком, развалясь, сидели Дженни и Тристрам. Возле них – стопка школьных учебников. Они не разговаривали, а зыркали глазами по саду, искали, на чем бы остановить взгляд, о чем бы поговорить, – короче, как-то даже тяготились обществом друг друга. Почему каждый раз, когда я ее теперь вижу, у меня все словно замирает внутри, и все мои силы переползают вниз, в мой осатаневший член? Стоило мне посмотреть на нее, и все тело сковывала какая-то тупая боль. Мне никогда не заставить ее прикоснуться ко мне, да и самому к ней не прикоснешься… но мне все время так этого хотелось! И вот Тристрам растянулся рядом с ней, позевывая, не зная, что сказать. Ну, пусть ему всего четырнадцать, он, что, не видит, рядом с чем лежит? Нашел время зевать. Ну, мальчик, прикоснись к ней.

Она увидела, как он зевает, и захихикала.

– Когда у тебя рот открытый, ты такой смешной! Он улыбнулся ей, потом они заулыбались вместе.

– Мама говорит, когда я улыбаюсь, я похож на старичка. Правда, что ли?

– Вроде нет. Как думаешь, Келвин поможет мне с математикой?

– Сомневаюсь. Он уж сколько лет как все это прошел. Тебе мог бы помочь я, да у вас, небось, по-другому учат. И спрашивают по-другому. Может, у нас даже программы разные. – Он вопросительно взглянул на нее.

– Вряд ли. Мы же в одном районе, скорее всего, программы у нас одинаковые. Келвин, конечно, мне поможет, даже без особого труда.

– А ты разве его так хорошо знаешь?

– Мы живем по соседству с тех пор, как я родилась, но… Кого я плохо знаю, так это тебя. Если бы мама не велела мне с тобой поговорить…

– Ну, со мной тебе проще. Я тебя старше всего на год.

– Откуда ты знаешь?

– Сказали.

– Кто? Кто сказал?

– Не помню.

– Это нечестно. Ты все помнишь.

Голос ее зазвучал жестче, собраннее – как у ее мамы.

– Сам догадался, – сказал Тристрам, едва заметно улыбнувшись.

– Неправда. Тебе кто-то сказал. Вероника!

– Нет. Не она.

– Кто же тогда?

Голос такой же собранный, но еще и жалобный.

– Говорю же, не помню. Правда.

– Не хочешь и не надо. А помочь я попрошу Келвина.

Тристрам вздохнул, давая понять – «как хочешь, дело хозяйское», и, не говоря ни слова, стал собирать книги. Потом небрежной походкой подошел к забору, перебросил через него книги и полез сам. Когда он перевалился на свою сторону, джемпер зацепился за штакетину, и на какой-то жуткий миг Тристрам повис. Вспотев от натуги, покраснев, он аккуратно отцепил джемпер и спрыгнул вниз. Оглянуться на Дженни не посмел – но она и не думала смотреть ему вслед. Она уже ушла в дом, демонстративно не оборачиваясь.

ГЛАВА 7

Я же следил за ними во все глаза. Можно было подумать, что они организовали эту сцену специально для меня – порадовать после пробуждения. Обидчивые детишки, интересно, что они там не поделили? И вообще, это разрыв навсегда? Нет, не может быть.

– Келвин! Ты уже оделся?

– Почти, мама. А что?

– К тебе пришла соседская Дженни. Я сказала, что у тебя урок вождения, с отцом.

Ко мне?

– Предложи ей кофе. Я сейчас спущусь.

Какого черта ей от меня надо? Хочет, чтобы я занял место Тристрама? Что за чушь! Вот именно: что? Я натянул белье, и почему-то вдруг стало очень важно, чтобы оно было чистым, брюки отутюженными, рубашка в полном порядке. Я посмотрел на себя в зеркало – хоть плачь! Толстяк, брюки пузырятся на бедрах. Размазня, лицо словно груша, губы, как всегда, слишком красные. Им придется полюбить мою душу и лишь позже, – кое-что еще, ниже.

Мама крутилась вокруг Дженни, та отвечала ей вежливо и с достоинством. Я молча ей улыбнулся. Правда же, Келвин, в один прекрасный день Дженни кого-то осчастливит, станет кому-то чудесной женой? Ну, матушка, ты даешь! Я снова улыбнулся Дженни – будь как дома, я твой друг, мы соседи, и ты просто заглянула в гости, это вполне естественно, хотя за все твои тринадцать лет это лишь третий или четвертый раз. Тринадцать лет! Столько еще всего впереди!

– Пойдем в сад, – предложил я.

– Но ведь ты с папой хотел кататься на машине? Ничего? – спросила она.

– Что скажешь? – добавила мама.

– Он не будет возражать.

– Как знаешь. Тебе жить…

Я почти услышал, как ее ногти медленно впиваются в ладони.

Мы вышли в сад, и я стал ждать, когда Дженни заговорит. Наверное, я казался ей эдаким гигантом, патриархом, вершителем судеб, и вдруг мне нечего сказать, я смотрю куда-то в сторону.

– Меня тут уроки совсем доконали.

– Не только тебя.

– Что?

– Нет, это я так. Извини. На чем ты споткнулась? Она протянула мне учебник алгебры. Я посмотрел на пример – ничего особенного.

– Вы из-за этого с Тристрамом препирались? – спросил я помимо своей воли.

– Нет. Кто-то сказал ему, сколько мне лет; и он не захотел признаться, кто… А ты все видел? Но как же…

– Проснулся, выглянул в окно, вижу – вы. Но слышать я ничего не слышал. Значит, из-за глупости повздорили?

– Да, вроде. Он не захотел признаться, и точка.

– Правда?

– Глупо с его стороны. – Она улыбнулась, глядя себе под ноги. – А до этого он не смог справиться с моей математикой.

– Программы разные. Такой, как у нас, нигде в Кентербери нет.

– Да-а?

Вот тебе и «да-а».

– То есть вы друг с дружкой не очень сошлись?

– Вроде нормально.

– А ты ему нравишься.

Едва сказав это, я понял – я ступил на совершенно ложный путь. Получалось, что никому нет дела до моего гигантского фаллоса – я сам так велик, что могу взять на себя заботы о целом мире. Гуру, отец родной, патриарх – мыслимо ли, чтобы я мог кого-то подклеить, за кем-то приударить? Кто-то другой может упиваться грудью Дженни, наслаждаться потаенными уголками ее тела – только не я. Мое предназначение – грезить за других, воплощать в жизнь чужие грезы, сводить влюбленных и делать их фантазии реальностью. Не мне прикасаться к бедрам Тристрама, не мне сгорать от страсти, мой удел – помогать. Я существовал через других. Давал энергию каждому их толчку. Пускал рябь по поверхности их чувств. Вкладывал силу в каждый их натиск.

– Ты правда думаешь, что я ему нравлюсь?

– Конечно.

– Тут рядом он один примерно мой ровесник, и мама говорит, мне нужен приятель, тогда я перестану путаться у нее под ногами. Если я ему и вправду нравлюсь…

– Еще как. – Приятно, когда на тебя вот так смотрят, жаждут услышать – да, это правда. Ощущаешь себя настоящим гуру. Какие у нее глаза!

Раздался голос моего отца – он выкликал мое имя.

– Везет тебе – скоро сам будешь машину водить.

– Когда получу права, возьму тебя прокатиться за город, если хочешь. И Тристрама можно прихватить.

– С удовольствием. – Она перешла на легкий шепот. – Иди, а то отец будет сердиться.

– Неважно, сколько тебе лет, родители все равно сердятся. Мы для них так и остаемся детишками.

Я прошел с ней по саду, через дом и вывел на дорогу.

– Заходи в любое время. Можно без предупреждения, – крикнул я ей вслед. Да уж, милая моя, предупреждать меня не надо. Я всегда начеку.

Почти все воскресенье я прозанимался у себя в комнате, чувствуя, что от предстоящего экзамена у меня в голове делается большая дырка. Никто прямо на меня не давил, но напряжение витало в воздухе. Родители были полны задорного оптимизма, будто высший балл уже был у меня в кармане; в школе ребята и учителя особых церемоний по моему поводу не разводили, но им было важно, чтобы я заработал стипендию – престиж для школы, а это привлечет учителей получше, лучше станут учиться ученики, школе выделят больше средств. А у меня из-за всего этого – дырка в голове.