Того ж месяца 9 дня. С полуночи.
По рассвете неприятельского флота нигде уж не видал, ибо при бывшей весьма темной ночи не видно было, в которую сторону взял он путь свой…»
Далеко за полночь, убедившись, что эскадра держит заданный строй, Ушаков спустился в каюту, не раздеваясь, устало опустился в кресло и задремал. Разбудил его стук в дверь. На пороге стоял Данилов:
— Рассвет занимается, Федор Федорович, горизонт вокруг чист.
На истомленном лице флагмана появилась огорчительная усмешка. Вздохнув, он взял со стола подзорную трубу.
Поднявшись на шканцы, Ушаков перешел на правый борт. Долго всматривался сначала по носу, потом вдоль едва заметной полоски горизонта, над которой еще мерцали звезды. Перешел на левый борт, где уже розоватым отсветом занималась заря. Подставив лицо теплому, ласковому ветерку, с досадой хлопнул трубой по ладони:
— Удрал-таки Гуссейн-паша! Подозвал Данилова:
— Сигнал по эскадре! Поворот последовательно! Курс норд!
Солнце зависло над горизонтом, когда эскадра втянулась на Феодосийский рейд.
— Отдать якоря по способности! — приказал Ушаков. — Командующим прибыть с рапортами!
Одна за другой подходили к «Рождеству Христову» шлюпки. Салон флагмана едва вместил всех прибывших. В распахнутую настежь балконную дверь тянуло прохладой. Командиры рапортовали о потерях, состоянии судов, припасах.
«Убиты мичман Антонович, лейтенант Галкин, двадцать семи нижних чинов, — подсчитывал Данилов. — Раненых три офицера, шхипер, шестьдесят четыре нижних чина».
Выслушав рапорта, Ушаков поднялся, лицо его сияло.
— Господа командующие, позвольте всех вас поздравить со славной викторией! Нам принадлежит честь открыть летопись боевую флота Севастопольского! Впервые неприятель нам корму показал!
Глядя на радостные глаза командиров, Ушаков проговорил, перекрывая шум:
— Нынче поспешите в свои экипажи, отслужите благодарственный молебен, после чего, по моему сигналу, салют в тринадцать пушек.
В тот же день в ставку светлейшего лейтенант Лошаков повез рапорт Ушакова, с кратким донесением о Керченском сражении.
Но раньше Лошакова в Яссах получили извещение Ушакова о Керченском сражении и прибытии эскадры в Севастополь, отправленное флагманом флота «летучей почтой» из Севастополя. Самые срочные донесения доставлялись конными нарочными беспрерывно от поста к посту и от пикета к пикету.
«Флот Севастопольский, — сообщал Ушаков, — сего июля 8 числа против пролива Еникольского с турецким флотом имел жестокое сражение, пять часов продолжавшееся, неприятель весьма разбит и прогнан и после одержанной знатной победы флот нагл благополучно возвратился в Севастополь».
В тот же день Потемкин первым делом поздравил победителей. «Отдавая полное уважение нашей победе, одержанной вами над флотом неприятельским 8 дня сего месяца, приписую оную благоразумию вашего превосходительства и неустрашимой храбрости вверенных вам сил. Примите чрез сие, ваше превосходительство, засвидетельствование моего удовольствия и признательности и объявите оные всем подчиненным вашим. Поставляя за долг воздавать заслугам, не премину я охотно исполнить и в рассуждении всех тех, которых отличные подвиги будут вами засвидетельствованы».
Но Потемкин не отпускал вожжи. В тот же день, 16 июля, он отправил Ушакову ордер о скорейшем приведении кораблей флота в боевую готовность. «Обстоя-тельствы требуют как можно неприятеля утеснять ради преклонения его к миру… ради Бога постарайтесь все предписанное исполнить с ревностию, какую вы всегда доказывали».
Рапортуя Потемкину подробности сражения, флагман флота воздал должное своим подчиненным. «В продолжение сражения все командующие судов и разные чины флота Черноморского, находящиеся вооном действии, с крайним рвением и отличной храбро-стию выполняли долг свой, а паче начальники кораблей, в бою бывших, отличили себя отменной храброс-тию и искусством в управлении со всяким порядком вверенных им судов…» Всех командиров перечислил Ушаков, но, перечитывая копию отправленного рапорта, заволновался до пота, что редко с ним происходило. Писарь, переписывая начисто его рапорт, по недосмотру пропустил командира корабля «Святой Андрей», капитана 2-го ранга Анисифора Обольянинова. В тот же день Ушаков выслал рапорт, так как «по скорости переписки ошибкой писаря пропущен… А как он, Обо-льянинов, во время бою отличил себя искусством, храбростью и расторопностью в исполнении должности, сходно с прочими, посему извиняясь… в неосмотрительности… Господина Обольянинова представить честь имею».