— А все она, война треклятая.
— Куды уж, скольких, почитай, отпели-то нонче. - Седой капрал, тяжко вздохнув, перекрестился.
В наступившей тишине все невольно повернулись в сторону кормы. Играла флейта, в прозрачном безмолвии над бухтой струилась грустная мелодия.
— Ишь ты, — нарушил молчание канонир, — давненько не слыхать было благоверного. Знать, душой отдыхает, еще одной заботой менее стало.
— Стать смирна! — Капрал первым заметил с правого борта десятивесельный катер под флагом контрадмирала Пустошкина. Звуки флейты прервались внезапно, когда Пустошкин еще шел по шкафуту. Флаг-офицер Ушакова, лейтенант Петр Головачев, приветливо распахнул дверь в адмиральскую каюту, давая понять, что контр-адмирала ждут.
— Ты уж прости, Федор Федорович, не гневайся, — смущенно улыбнулся Пустошкин, — и сам несладился, и тебя враз от полюбовной утехи отвадил.
— Полно, Павел Васильевич. — Ушаков убрал футляр с флейтой в массивный шкаф, возле балконной двери.
На столе флагмана лежал ворох исписанных бумаг.
— Кумекаю вот о правлении на островах, — Ушаков кивнул на бумаги. — Надобно на семи островах какую ни есть власть учреждать.
Пустошкин озорно вскинул брови:
— А по мне, Федор Федорович, определить военного губернатора, и баста.
Ушаков замахал рукой. Пустошкин, пожалуй, был единственным на эскадре, с кем он откровенничал.
— Хватает, Павел Васильевич, таковых и там у нас, — он повел пальцем на восток. — Зрел, у француза коим образом устройство-цитадель, а при ней комиссар Директории над всеми…
Ушаков взял со стола исписанный лист, протянул Пустошкину:
— Полюбуйся, о чем граждане Занте прислали петицию.
Пустошкин углубился в чтение. Триста горожан острова поздравляли русского адмирала с победой у Корфу, сообщали о наболевшем. Власть в городе узурпировали семейства именитых дворян. Просили горожане об одном — вернуть им те права, которые он дал, как только прибыл, и позволить выбирать судей от всех граждан — из лекарей, стряпчих, мастеровых, художников и прочих.
— Уразумел? — Ушаков положил письмо на стол. — Не токмо, что было, большего просят, из разного люда выборных иметь. — Усмехнувшись, посмотрел на товарища, кивнул на конторку: — А высочайшие рескрипты намного другое глаголют.
Пустошкин понимающе потер подбородок.
— Ну и как же с ними определишься?
— Выдал ответ, ежели просьба сия справедлива и учиняются неправды там, сам наведаюсь, а коли понадобится, с эскадрой. Правое дело поддержки требует. — Ушаков, помолчав, добавил: — О другом размышляю. Острова все объединить надобно в единое целое,
сенат выбрать, учредить республику. Для того законы потребны, а их нет.
— Велика ноша у тебя, Федор Федорович. Ушаков сдвинул брови.
— Была бы одна, а то их… — кивнул на стол. — Ныне вновь любезный адмирал Нельсон просит помочь для спасения их сицилийского величества, будто Мальта им уже спасена.
— Шутить изволишь, Федор Федорович, который месяц Нельсон с Мальтой не совладает, а гарнизон там поменее, чем на Корфу.
Пустошкин вдруг заговорил о Калиакрии. Как рассказал ему Сорокин, при Абукире сражение было схожее с Калиакрией.
Ушаков с интересом прислушался. Пустошкин пояснил, что когда Сорокин был в Египте у командора Смита, то встречался с пленным французским капитаном. Тот утверждал, что Нельсону не видать бы виктории, коли у французов орудийные деки не были забиты хламом. Ремонтировались они и палили одним бортом вполсилы.
Ушаков лукаво прищурился:
— У Нельсона кораблей было чуток больше, чем у французов, а у меня супротив турок в два с лишним раза менее…
Пустошкин засмеялся.
— Ну, Федор Федорович, где Нельсону с тобой тягаться. — И спохватился: — Прости, пожалуй, заговорился я. Сей же час кренгование на «Михаиле» в бухте Гувино, там мне быть беспременно.
Проводив товарища, Ушаков сел за стол, взял перо, задумался, глядя в распахнутую балконную дверь, куда струились знойные лучи полуденного солнца. Вывел заголовок.
«План о учреждении правления на освобожденных, французов прежде бывших, венецианских островах…»
Теплый, по-весеннему ласковый бриз шелестел балконными шторками.
«…В Корфу присутствовать будет сенат, главное правительство республик оных, который решать будет политические, военные и экономические дела по большинству голосов…»
Корабельный колокол четыре раза отбил двойную склянку. В ту же минуту следом за флагманом затрезвонили колокола на всех кораблях, русских и турецких, веером стоявших на рейде.