Ушаков в душе радовался, но спросил:
— Но то против тактики линейной господина Госта.
— И то так. Токмо господин Гост не вечен, как и все мы, — перекрестился, — пора своим умом жить… Турки-то французами учены, по Госту, ждали огня нашего не менее трех кабельтов. Ан мы не по Госту, на пистолет подошли и враз двойным ударом смели спесь басурманскую…
Спиридов откинулся в кресле. Ушаков, захваченный его рассказом, невольно подумал: «Вот где академия, рассуждения-то наши согласные».
— Не притомились? — Адмирал постукивал пальцами по ручке кресла. — В каждом деле человек творец всяк сам себе. — Он опять прищурился. — Нас тогда нужда к тому враз приневолила, а турки-то силы более нас раза в два имели. Потому на совете англичане да
князь сиятельный супротивники были. — Он усмехнулся. — Тут я притчу им, быль о великом создателе нашем высказал. В бытность мою в Астрахани адмирал Мишуков мне поведал ее.
Спиридов посмотрел на Ушакова и, видя, что тот готов с охотой слушать, начал рассказывать:
— …Летом тысяча семьсот двадцать второго года Петр отрядил флотилию с войсками в персидский город Решт. Начальником экспедиции назначил своего любимца капитан-лейтенанта Соймонова, а двумя батальонами командовал полковник Шипов. Он-то и высказал, что войска у него-де мало для такой кампании, а Петр ему в ответ: «Донской казак Разин с пятьюстами казаков персов не боялся, а у тебя два батальона регулярного войска…» Тут Шипов и согласился. — Спиридов улыбнулся: — Я к тому сей пересказ вспомнил, что нам, русским, на море с неприятелем биться суждено без союзников. На Балтике что шведы, что датчане с англичанами — все супротив нас. Ихние мореходы и корабли многие века в океанах шастают, а нам-то все впервой.
Спиридов отпил оставшийся чай, видимо, за годы отставки некому было излить душу. Ушаков забыл про чай и ужин, подавшись вперед, сидел не шелохнувшись.
— Потому смекалка должна нас выручать, — оживился старый адмирал, — да лихость в бою. С турками нам тягаться вполне сподручно на море, мы их все одно одолеем, ежели не ввяжутся какие французы. А южные моря теплые, России позарез надобны обороны для и торговли.
Далеко за полночь закончилась их живая беседа.
Поутру в одночасье подали лошадей, и, тепло попрощавшись, они разъехались в разные стороны. Кибитка со Спиридовым понеслась по Калязинскому тракту к Нагорью, а Ушаков возвращался в Рыбинск. На прощание Спиридов посоветовал:
— Проситесь, Федор Федорович, на Черное море. В Петербурге одни машкерады. Нынче на юге суждено российскому флоту Отечеству дороги отворять…
* * *
Без малого три месяца после половодья возился Ушаков с корабельным лесом на Волге, пока первые партии начали поступать на Адмиралтейские верфи в Петербурге.
За это время в столице произошли события, о которых вскоре заговорила вся Европа. Россия начала устанавливать свои порядки на морях, на пользу мирной торговле.
…Испокон веков на морях свирепствовал разбой. Пираты занимались грабежом, как правило, на оживленных торговых путях. Потом появилось каперство — узаконенное морскими державами, и в первую очередь Англией, пиратство. Оно приносило немалые доходы, так называемые «призы» — захваченные суда, а главное, товары, которые эти суда перевозили. В трюмах судов всегда находился ценный груз, зачастую серебро и золото. На собственных каперов правители смотрели сквозь пальцы, особенно в Англии, Франции, Испании. И даже пособляли арматорам, как называли пиратов гласно и негласно. Потому что часть награбленного оседала в королевской казне. Зачастую такие морские пираты становились национальными героями и получали награды от королей. Английский пират Дрейк дослужился на этом поприще до чина адмирала. Для охраны своих купцов державы выделяли военные корабли, иногда целые эскадры.
Со времен Петра I год от года расширялись торговые связи России. Теперь суда под трехцветным флагом бороздили северные моря, Атлантику, Средиземноморье. Торговать было чем. Лес, пшеница, меха и пенька, масло, патока, мед, полосовое железо… На русский флаг все чаще начали зариться каперы. В последнее время несколько купеческих российских судов перехватили арматоры у берегов Испании.
В феврале 1780 года Россия «для покровительства чести российского флага и безопасности торговли» приняла Декларацию «О морском вооруженном нейтралитете». Воюющим державам — Англии, Франции, Испании — объявлялись российские правила «для поддержания ее подданных противу кого бы то ни было». Правила гласили кратко, но внятно.