Парменид, живший в греческой колонии Элея, в Южной Италии, в V в. до н. э., утверждал, что бытие есть единственный неизменный элемент всего существования. «Все едино». Множественность, изменчивость, подвижность есть лишь видимость. Другие философы досократовского периода исследовали различие между существованием «реальных» предметов и абстрактных представлений и воображаемых вещей. Чем отличается мое существование от существования математических чисел или фантазий? Что вообще означает «существовать»?
Потом пришло время Сократа и Платона, и в порядок дня вместо «Познай, что значит быть собой» был поставлен другой вопрос – «Познай самого себя». Проблема бытия ушла из философии. Это фундаментальное понятие (возможно, самое фундаментальное из всех) просто игнорировалось. Для Платона существование было просто данностью и не подлежало обсуждению. Можно ли считать Платона самым глубоким мыслителем всех времен, если он прошел мимо вопроса, который многие считали самым важным в философии? (Самым глубоким ученым всех времен считают и Ньютона, но это не помешало Эйнштейну показать, что его вселенная строилась на ложном предположении.) Вопреки распространенному в наше время мнению, фундаментальный прогресс существует. Мы узнаем о мире все больше и почти во всех областях (за исключением разве что философии). Но на уровне индивидуального существования – в том смысле как об этом говорил Кьеркегор – мы остаемся прежними. Там, где вопрос касается субъективного существования, прогресса как будто и нет. Мы все – независимо от того, радуемся или страдаем – находимся в одной ситуации, ситуации человеческого существования. И здесь ничего не изменилось с незапамятных времен.
Приняв эстафету от Платона, философы продолжали игнорировать вопрос человеческого существования. Субъективное существование – возможно, то единственное, что объединяет нас всех – было отдано на откуп философствующим дилетантам. Авторитет Платона и его ученика Аристотеля оставался непререкаемым на протяжении двух тысяч лет.
Лишь в XVII в. философия вернулась к тем фундаментальным основам, из которых она и поднялась когда-то. Кто я? Что я понимаю под фразой «Я существую»? «Cogito ergo sum»[1], – провозгласил французский философ Рене Декарт. Все может быть подвергнуто сомнению, все может оказаться иллюзией или обманчивой фантазией, кроме того факта, что я думаю об этом. Фундаментальным понятием, абсолютной и не подвергаемой сомнению основой, на которой строится любая философия, снова стало понятие субъекта. Но субъект этот очень напоминал французского интеллектуала. Он существовал, только пока мыслил. Чувства, ощущения и так далее – всему этому доверять нельзя. Наверняка субъективное «я» знало только, что оно существует, во всем остальном уверенности не было. Нагое и беззащитное, оно стояло перед обманчивыми стихиями; «человек без прикрас – только бедное нагое двуногое животное»[2], как сказал Шекспир в «Короле Лире».
Убежище для этого бедного, беззащитного существа построил, в конце концов, немецкий философ Кант. Он создал грандиозный дворец в форме основанной на разуме всеобъемлющей философской системы, и этот дворец принял субъективное «я» в свои сияющие чертоги. Последовавший за Кантом Гегель возвел систему еще более колоссальную, покоившуюся на утверждении, что «все действительное разумно и все разумное действительно».
Но и Кант, и Гегель каким-то образом упустили из виду изначальную проблему. Их системы не давали удовлетворительного ответа на вопрос: «Что есть существование?» Рациональная система предполагает рациональный мир. Разум отвечает на им же поставленные вопросы, только и всего. Субъективное «я» находится за пределами разума и не является в полной мере частью мира. Кьеркегор понимал это. Ответ крылся не в создании идеальной, объясняющей все системы. Такие вопросы, как «Что такое существование?» и «Что значит существовать?», порождались проблемой более фундаментальной, и Кьеркегор поставил своей целью дать на них ответ.
Жизнь и труды Кьеркегора
Сёрен Обю Кьеркегор родился в Копенгагене 5 мая 1813 г., в том же году, что и немецкий композитор Рихард Вагнер. Две знаковые для культуры своего времени фигуры с противоположными полюсами гения. Кьеркегору было суждено стать всем тем, чем не стал Вагнер, и наоборот. Объединяло их только одно, едва ли не обязательное для гения XIX в. свойство – печать безумия. Безумие не было центральной чертой психического типа Кьеркегора (в сумасшедшем доме закончил свои дни сын его брата), но в его поведении тем не менее явственно и стойко проявлялись определенные странности. Всю свою жизнь Кьеркегор оставался человеком совершенно одиноким, вследствие чего те немногие внешние влияния, которые ему пришлось испытать, отразились на нем гиперболизированным образом. В юности наиболее сильным было, несомненно, влияние отца, выказывавшего более выраженные признаки безумия (живи отец Кьеркегора в более просвещенном средиземноморском обществе, его наверняка признали бы душевнобольным).