— А есть у тебя дом, двор, семья, родные?
Понял Кероглу, что она неспроста расспрашивает и ответил:
— Нет. Я одинок. Никого у меня нет.
Помялась немного старуха и спросила:
— А почему до сих пор не женился?
— Не знаю. Не мог найти подходящей невесты. Старуха рассмеялась, раскрыла рот, увидел Кероглу, что во рту у нее от зубов остался только один сломанный корешок и спросил:
— А почему ты спрашиваешь об этом, старушка-бабушка?
Рассердилась тут старуха и заворчала:
— Почему ты называешь меня старухой? Смотришь на мои зубы? Они выпали от цинги.
— Ну что ж, будь не старушка-бабушка, а гялинбаджи![97] Теперь так и стану называть тебя.
— И зря. Какая я тебе сестра?
Понял Кероглу, что у старухи на уме, и спросил:
— Хорошо, старушка-бабушка, скажи, как ты живешь, что у тебя есть, чего нет?
— По-милости твоей всего у меня в достатке. Телушка есть, куры есть. И несутся каждый день.
— А семья? Кто у тебя?
— Никого, — ответила, жеманясь, старуха. — Я тоже, как и ты, одна-одинешенька.
Кероглу понял, куда она гнет. Увидела старуха, что гость помалкивает, не поддерживает разговор, и сказала:
— Твои гости не пришли. И ты так и не поиграл на сазе.
— Ничего, придут завтра, поиграю.
— Завтра меня не будет дома. Я пойду на свадьбу Хамза-бека.
— Какого Хамза-бека? Кто он такой?
— Хамза-бек — зять Хасан-паши, большой игид. Он пошел к самому Кероглу, слыхал, может, о нем?
— Да, да, слыхал.
— Да, Хамза пошел и привел коня этого самого Кероглу, и Хасан-паша возвел его в беки, да в придачу дал свою дочь Донию-ханум. Завтра их свадьба. Я тоже буду среди молодых женщин и девушек.
— Послушай, старушка-бабушка… ах, нет, прости, гялин-ханум, а где держат этого коня?
— В конюшне Хасан-паши. Но, говорят, проклятый ужасно норовист. Никого не подпускает к себе. У Хасан-паши не осталось ни одного конюха, всех он изувечил. И теперь ячмень и сено сыплют ему прямо из дыры на крыше.
Короче говоря, Кероглу разузнал все, что надо было разузнать, расспросил обо всем, о чем надо было расспросить, и тогда сказал старухе:
— Ночь проходит. Пора нам спать.
— Ну что ж? Я тоже спозаранку должна пойти на свадьбу. Хочешь, приходи и ты. Поиграешь, споешь немного и получишь подарки и денежки.
Словом, легли они и уснули. Утром Кероглу встал, оделся, умылся, позвал старуху, снова дал ей пригоршню монет и сказал:
— Если я приду к ночи, купишь, что надо, поедим. А не приду, оставишь себе. Но постой, хочу сказать тебе два-три слова. Дай, скажу их, чтоб они не остались у меня на сердце.
И Кероглу взял саз:
Окончив песню, Кероглу перекинул саз за плечо и вышел. Не спеша дошел он до дворца Хасан-паши. Смотрит, такой пир, такая свадьба тут, что и не описать. Кругом все паши, ханы, беки и купцы.
Услыхали они, что пришел ашуг. Все обрадовались. Повели Кероглу к гостям. Но видят, ашуг тот совсем не похож на ашугов, что им доводилось видеть. Высок, широкоплеч, грудь, как у быка, шея могучая, усы, словно бычьи рога. А лицо строгое, суровое. Один из пашей спросил:
— Ашуг, откуда ты родом?
— С той стороны Гафа, милый мой, — ответил Кероглу.
— А знаешь ли ты Кероглу?
— Хорошо знаю. Раз он учинил надо мной такое, что до скончания века буду помнить о том.
— А что такое? — спросил Хасан-паша.
— Да продлит аллах твою жизнь, паша! — ответил Кероглу. — У этого разбойника есть конь, чтоб его поразила язва, зовут его Гырат.
Один из пашей хотел было сказать что-то, но Хасан-паша остановил его:
— Говори, говори! — обратился он к Кероглу.
— Да, паша! — продолжал Кероглу. — Прекрасный это был конь да бешеный. Как-то раз иду это я своей дорогой, с этим вот сазом за плечом. Вдруг чую, кто-то схватил меня сзади. Завязал глаза и поднял. Куда повез, как мы ехали, не знаю. Развязали мне, наконец, глаза, смотрю, а я уже на вершине какой-то горы. И передо мной стоит кто-то здоровенный — шея как у быка. Оказывается это был Ченлибель, а стоял передо мной сам Кероглу. Теперь спроси-ка, для чего привезли меня туда? Оказывается на коня его напало бешенство. Сколько его ни лечили, каких лекарств ни пробовали — толку никакого. Не допускает к себе никого, да и все. Кто ни подойдет к нему — увечит, калечит. А надо вам сказать, у Кероглу был дружок, лекарь хаким Кимягэр. Вот и разыскали его. А лекарь этот, чтоб ему не найти себе места на том свете, говорит, что в коня вселился джин.[98] Надо, чтоб три дня и три ночи около него играли на сазе и пели, может тогда он и угомонится… В ту пору Кероглу еще не мог ни петь, ни играть на сазе. Вот почему, оказывается, и привезли туда меня злосчастного. Словом, не буду досаждать вам, втолкнули меня в конюшню. Одному аллаху известно, что я натерпелся за эти три дня. Ну, как говорится, материнское молоко пошло у меня носом.