— Но уборная-то наверху, — возмутился Ник.
— Да, милый, я помню, — виновато отозвалась она. — Видите ли, в конце двора есть еще одна уборная. Мистер Эванс, разумеется, ею не пользуется, человек в его положении не может позволить себе, чтобы люди видели, как он туда идет, да еще когда всем нашим соседям известно, что у нас в доме есть уборная, но я пользуюсь ею, потому что хотя это просто выгребная яма, тем не менее она удобная и чистая.
У Ника был такой вид, будто он не верит собственным ушам.
— Как интересно, правда, Ник? — легонько подтолкнула его локтем Кэрри. — Прямо как на ферме, где мы жили прошлым летом.
— А пауки? — При этом воспоминании глаза Ника округлились от ужаса. — Там были пауки.
— Божьи твари, — заметила мисс Эванс, — как и ты, мой дорогой.
— Нет, не как я! Вовсе не как я! — закричал Ник, задыхаясь от возмущения. — Я не ползаю, медленно перебирая сотнями ног, не ем на обед мух и не вытягиваю из своего живота нить, чтобы ткать паутину. Пауки гадкие, противные, отвратительные…
— Пошли в ванную, — сказала Кэрри, силой вталкивая его туда. — Если ты сейчас же не замолчишь, я налью тебе за шиворот холодной воды.
Она закрыла дверь. Ник мгновенно замолчал. Холодной воды он боялся не меньше, чем пауков. Мисс Эванс робко прошептала из-за двери:
— Пожалуйста, мои милые, побыстрее, время идет…
Но они не могли управиться быстро, потому что на втором этаже не было электричества, и Кэрри пришлось держать в руках свечу. В тусклом свете свечи она никак не могла разыскать полотенце Ника, а ее полотенцем он ни за что не стал бы пользоваться. Зубную же пасту мама завинтила так туго, что крышка никак не отвинчивалась.
— Придется на этот раз лечь, не почистив зубы, — сказала Кэрри.
— Не лягу. У меня во рту противно и гадко. Грязно, гадко и отврати…
Внизу хлопнула дверь, и он замолчал на полуслове. Глаза его превратились в черные ямы.
— Ой! — прошептал он. — Кэрри…
Ее сердце тоже прыгало в груди, как теннисный мяч.
— Пойдем, — сказала она и вывела его из ванной.
Мисс Эванс стояла возле двери.
— Ложитесь, — прошептала она, подталкивая их перед собой. А потом принялась метаться взад и вперед, как напуганная мышь, подбирая вещи, которые они уронили: одежду в спальне, зубную пасту в ванной. — О господи! — бормотала она, — о господи!..
— Лу! — раздался мужской голос. — Лу, куда ты запропастилась?
— Иду, Сэмюэл, — отозвалась мисс Эванс с площадки. — Одну минутку.
— Что ты там делаешь? Так я и знал: как только меня нет дома, ты бегаешь вверх и вниз, топчешь ковер на лестнице…
Кэрри благополучно улеглась и задула свечу. Мисс Эванс закрыла дверь.
— Суетишься и что-то прячешь, — продолжал громкий и грозный голос. — Вверх и вниз, взад и вперед, туда и сюда, суетишься и что-то прячешь…
В комнате было черным-черно, даже сквозь окна не проникал свет, потому что они были наглухо зашторены. Дети неподвижно лежали во тьме, прислушиваясь к реву мистера Эванса и тоненькому писку его сестры. «Будто мышь разговаривает со львом», — подумала Кэрри. Потом раздались тяжелые шаги по коридору. Хлопнула еще одна дверь, и наконец все стихло.
Несколько минут они не решались произнести ни слова. Затем Ник сказал:
— Я хочу к маме.
Кэрри вылезла из постели и, ощупью добравшись до его кровати, легла к нему. Он прижался к ней, обхватив ее руками, как осьминог, и уперевшись холодными коленями ей в живот.
— Хочу домой, — захныкал он. — Мне здесь не нравится. Не хочу жить в безопасности. Хочу к маме, к Милли и к папе.
— У тебя есть я, — Кэрри обняла его. Так было менее страшно. — А утром все будет хорошо.
Он дрожал от страха и холода.
— Он, наверное, людоед, Кэрри, — прошептал он ей на ухо. — Настоящий людоед, страшный и гадкий.
3
Разумеется, никаким людоедом член муниципального совета Сэмюэл Айзик Эванс не был. А был он высоким, худым, малоприятным человеком с громким голосом, бесцветными глазами навыкате и торчащими из ноздрей пучками жестких волос.
И еще он был крикуном. Он кричал на свою сестру. И даже на своих покупательниц, заставляя брать ненужные им товары, отказывая в тех, что действительно требовались.
— Берите или убирайтесь, — говорил он. — Вам что, неизвестно, что идет война?
Он попытался бы застращать и детей, если бы заметил, что они его боятся. Но Кэрри, хотя и немного робела перед ним, старалась этого не показать, а Ник вообще не испытывал никакого страха. Ник боялся людоедов, пауков, крабов, холодной воды, зубного врача и темноты, но людей он боялся очень редко. Вероятно, по той причине, что до встречи с мистером Эвансом ему просто некого было бояться, но и его он не боялся, даже после той первой страшной ночи, потому что у мистера Эванса была вставная челюсть, которая чмокала, когда он разговаривал.
— Разве можно бояться человека, у которого того и гляди, выпадут зубы? — спрашивал Ник у Кэрри.
И Ник жил в ожидании этого события с того самого момента, когда мистер Эванс вошел в кухню, где они утром впервые завтракали, и обнажил свои вставные зубы в гримасе, которую, по-видимому, считал улыбкой. Так скалит зубы тигр перед тем, как броситься на добычу, решили дети. Положив на стол ложки, которыми они ели кашу, они почтительно и робко встали. Ему это, по всей вероятности, пришлось по душе.
— Я вижу, вас учили манерам. Что ж, это уже хорошо. Как говорится, нет худа без добра!
Они не знали, что ему ответить на это, а потому промолчали. Он же стоял, ухмыляясь и потирая руки.
— Садитесь, садитесь, — наконец сказал он. — Чего вы ждете? Доедайте ваш завтрак. Грешно, когда пища стынет. Вам повезло, позвольте вам сказать, в нашем доме вы всегда будете сыты. А поэтому помните, никаких капризов! И не выпрашивать у моей сестры лакомые кусочки у меня за спиной! Особенно это касается мальчика. Я знаю, что собой представляют мальчишки! Жуют не переставая. Возьми двух девочек, сказал я ей, у нас одна комната, но она меня обманула, убедив, что мальчик еще совсем маленький. Кровать не мочить! Этого я не потерплю!
Ник не отрывал глаз от губ мистера Эванса.
— Как невежливо об этом упоминать, — заметил он таким ледяным тоном, что Кэрри задрожала.
Но мистер Эванс вовсе не рассердился. Он вроде обомлел: червяк поднял голову и ответил ему — так подумалось Кэрри.
Он только чмокнул зубами и на удивление смирно сказал:
— Ладно, ладно, посмотрим. Ведите себя примерно, слушайтесь взрослых, и я не буду на вас в обиде. Помните, у нас в доме нельзя ни кричать, ни бегать по лестнице, ни выражаться. Скверными словами, — поспешно добавил он, поймав взгляд Ника. — Ругательств чтобы я не слышал. Не знаю, как вас воспитывали, но в нашем доме мы живем в страхе перед господом богом.
— Мы не ругаемся, — ответил Ник. — Даже наш отец никогда не сквернословит. А он морской офицер.
«Зачем об этом говорить?» — подумала Кэрри.
Но мистер Эванс определенно смотрел на Ника с уважением.
— Офицер? Вот как?
— Капитан, — сказал Ник. — Капитан Питер Уиллоу.
— Правда? — Зубы мистера Эванса чмокнули, наверное, став по стойке «смирно». — Значит, можно надеяться, — снова ухмыльнулся он, — он научил вас, как себя вести. Что избавит меня от лишнего труда. — И, повернувшись на каблуках, пошел в лавку.
Наступило молчание. Мисс Эванс, которая все время стояла возле мойки, не произнося ни слова, подошла к столу и начала убирать посуду.