Сотня Алексея никогда не насчитывала более срока бойцов. Сейчас их осталось двадцать восемь, и - Алексей знал - из этой деревни выйдет их еще меньше. У двоих азахов отморожены были ноги - очень серьезно, безвозвратно. Пройдет еще несколько дней, черные стопы сморщатся, резко обозначится граница между живым и мертвым - и тогда азаху нальют кружку хлебной водки, а потом один товарищ быстрым взмахом ножа очертит разрез чуть повыше черного струпа, оттянет кожу - а второй тут же рубанет саблей, а третий раскаленным в огне каменным пестом коснется раны... если неопытный - то всей и как следует, чтобы пошел дым, а если не в первый раз - то легонько и в четырех-пяти местах... потом оттянутой кожей культю прикроют и забинтуют холстяным бинтом, сверху положат сухой мох и снова забинтуют... у азахов не было специальных лекарей и знахарей, каждый мужчина мог сделать многое: зашить рану, срастить перелом, пустить кровь, найти в степи или лесу нужные травы... Травы, подумал Алексей как-то отрешенно. Вкус порошка, незнакомый и вначале не вызвавший никаких ассоциаций, вдруг стал тревожить. Что-то очень глубокое, очень давнее... Двое с отморожениями. Еще двое с пустяковыми вроде бы, но опасно гноящимися ранами. Наконец, все больны, у всех кашель, половина мается животом: Он знал, что нужен отдых. Особенно сейчас, когда - дошли, дошли в обоих смыслах. В этом последнем рывке сгорели все силы. Но - жуткое чувство, будто по пятам идет даже не кто-то - а что-то. Тупое и безглазое. Заведомо необоримое. И спасение только в движении, в заячьих зигзагах, прыжках, заметании следов: но след проступает, проступает, проступает - как кровь сквозь снег: Стоп, приказал он себе. Даже не думать об этом. Не думать о том, что замыслил, потому что тогда - выдашь неизбежно. Движением брови. Остановившимся взглядом. Фальшивой нотой в заданном вопросе. И все же он огляделся по сторонам так, будто прощался с тем, что видит. Впрочем, почему будто? Он действительно прощался. Просил простить. Зная, что прощения ему не будет никогда. Деревня Хотиба была немаленькая, в сотню домов, с храмом и базаром, с кожевней, ветряной мельницей и кузницей; принадлежала она по ленному праву акриту Афанасию Виолету, который, впрочем, очень давно не показывался в своем доме, высоком темном тереме, стоящем среди высоких сосен совсем немного в стороне от прочих построек. За домом присматривал сам староста, безрукий и одноглазый ветеран прошлой конкордийской войны. От господина своего известий он не имел с апреля: Посты Алексей не ставил - сами деревенские разбежались и вдоль дороги, и по тропам, и к каким-то тайным бродам через болота и речку Свись, постоянного русла не имеющую и в зависимости от дождей и вообще от погоды оказывающуюся то тут, то в трех верстах. По всем соображениям, вряд ли следовало ожидать нападения сегодня или завтра: а главное, деревенские прекрасно понимали, что им не поздоровится, если конкордийцы накроют здесь бродиславов - так стали называть остатки мелиорской армии, оказавшиеся в тылу победителей. Всем им приказано было разоружиться и разойтись по домам, в противном случае они, а также те, кто их укрывает, подвергнутся жестокому наказанию. Да, подумал Алексей, чтобы укрыться, места лучшего, чем этот полуостров среди болот, не найти: И это знаю не только я. Болотьё, так край звался, лежал в междуречье Свиси и Кадилы, двух небольших рек, текущих на восток, сливающихся - а далее пропадающих в гиблом краю Соленой Камы, части Дикого Брега - совершенно непроходимой смеси болот, озер, речек, морских лиманов - и торчащих среди этой грязи и воды голых скал со срезанной вершиной. Нога человека там не ступала - или почти не ступала: С другой стороны Болотьё отрезали от внешнего мира невысокие, но сильно изрезанные горки Мончa, через которые проходили только две дороги: на север, на Бориополь - и на Столию. Этими дорогами как бы обозначалась принадлежность сих земель: Прихрамывая, шел навстречу трубач Главан. В сотне Алексея он был единственный конник из не-азахов - и потому ко всем, включая командира, относился как бы покровительственно. - Во дела, командир, - сказал он чуть изумленно. - Тут, оказывается, степняки дней восемь гарнизоном стояли. Платили за все щедро: Третьего дня ушли, специальный гонец прибегал. А серебро ихнее: вот, - и он показал кружочек из зеленого камня. - Обернулось: Алексей взял кружок, покрутил в пальцах. Нефрит. В Степи - идет на вес серебра. Все будто бы честно: Но нефрит этот был мертвый - куда более мертвый, чем камни, что десятками лет валяются при дорогах. На нем угадывался какой-то рельеф, но ни наощупь, ни глазом Алексей не сумел разобрать даже рисунок это или надпись. - И много ли таких? - спросил он. - Наверное, немало, - сказал Главан и повторил: - Платили щедро: - Собери еще штук пять-шесть, - велел Алексей. - Понадобится потом. - А чего их собирать, вот они:- Главан вынул из кармана горсть каменных бляшек. - Людям не нужны. - Людям не нужны:- Алексей посмотрел прямо в глаза Главану. Они были серые с мелкими темными точками. - Ну: да. А как же иначе? Явно же - чародейская масть, опасаются людито: Алексей взял бляшки. Холодные: - А чего ты не спишь? - спросил Алексей странным даже для самого себя тоном. - Не знаю, - Главан даже, кажется, растерялся. - Лег, а по мне кто-то скачет. Думал, блохи. Посмотрел - нет никаких блох: Ну, я и пошел прогуляться. Может, кто баню топит: Как там кесаревна-то наша? Алексей молча покачал головой. - Понятно: Что делать-то будем, командир? - Думаю. - Не нравится мне, что они так вот - собрались и ушли, - сказал Главан. Не ловушка ли тут нам расставлена? - Может, и деревню за этим же самым поставили? Народом населили? - Зря смеешься, командир. Вот как хлынут змеи с неба: - Я не смеюсь. Просто если считать, что они такие всё наперед знающие, то надо сразу на спину лечь и лапки повыше задрать: