Возник я вновь уже в стратоплане и сошел с околоземной орбиты вместе с членами освободившегося экипажа "Челленджера", летевшего спецрейсом в Караганду для послеполетной реабилитации. Пока рассаживались и отчаливали, я умудрился заснуть, но меня разбудила стюардесса и вручила красивый букет роз. Я протер глаза и поинтересовался, где же тогда оркестр? Девушка весьма любезно мне объяснила, что бортовой оркестр перечень их сервиса не предусматривает, но в Караганде один весьма приятный и любезный молодой человек попросил ее передать этот букет, сказав что он мне очень нужен. Она не решилась отказать, поскольку молодой человек заявил, что дело идет буквально о жизни и смерти.
"Приятный и любезный?", – переспросил я.
"Да, именно приятный, и очень любезный", – подтвердила девушка.
"И он, вероятно, испросил код вашего видеофона?"
"Нет, он заранее поблагодарил, и даже поцеловал ручку".
"А если бы он попросил, вы бы его дали?", – нахально поинтересовался я.
"Возможно. Немножко поломалась бы, и, вероятно, дала", – сказала мне девушка тоном, каким мамы объясняют своим чадам, что прежде чем пописать, нужно снять штанишки.
Все стало понятно. Конечно же, это был Вася! И я даже понял, для чего мне понадобится букет. Но решил таки удостовериться окончательно, и спросил:
"Юноша был такой невзрачный и белобрысый?"
"Ну что вы, – девушка возмущенно закатила глаза. – Это был очень импозантный и элегантный блондин. Он страшно спешил и был очень огорчен тем, что не может вручить букет лично".
"Скажите, а вот мне вы могли бы дать свой код в аналогичной ситуации?"
Девушка посмотрела на меня оценивающе, как будто я был курточкой на манекене, разгладила на мне взглядом какие-то лишние складки, с сомнением покачала головой, и сказала:
"Пожалуй, нет. Вы слишком навязчивы".
После этого я отбросил всякие сомнения прочь.
Прямо из стратопорта я вместе с букетом ринулся домой. Звонок почему-то не работал. Я сразу вспотел, вообразив невесть что. Но потом вдуг понял, что он и не должен работать! И тихонько постучал. Дверь открыла Валентина – опять красивая и стройная. Букет я держал веником, и она тотчас его отобрала с возгласом: "ах, какие милые розочки! – вот уж не ожидала от тебя". Разумеется, я ее обнял, расцеловал и спросил, как она себя чувствует. Но, каюсь, все время прислушивался. Я просто физически ощущал, что кроме нас двоих в доме присутствует еще кто-то… И меня тянуло к нему, как магнитом.
Валентина все поняла.
– Есть хочешь? – спросила она улыбаясь.
– Да… То есть, не очень… А где они? – спросил я почему то сдавленным шепотом.
– Там, – она махнула рукой в сторону спальни. – Спят.
– А посмотреть можно?
– Конечно можно, – Валентина хмыкнула. – Ты ведь отец – имеешь полное право.
И тут из спальни раздался истошный вопль. Я дернулся, круто развернулся и ринулся туда. Удивительно, но пока я проламывал воздух, в моей голове успели даже мелькнуть какие-то мысли. Примерно такие: "Орет – значит живой! А живой – значит чего-то хочет. Значит надо что-то сделать…"
Они лежали рядышком – два маленьких свертка. И трудно даже было понять, кто из них горланит. Я стоял и смотрел. Это были мои дети. Плоть и кровь. Мое продолжение в будущее.
Странное это было ощущение…
Я вдруг подумал, что сейчас они маленькие, беспомощные и несмышленые. Потом начнут подрастать, и воспроизведут в себе какую-то часть меня. Если, конечно, мне удастся ее передать. Но когда-то они вырастут, и у них начнется своя жизнь. И я перестану быть им необходимым. Наверное, это будет грустно. Но, такова жизнь… А сейчас они хотят чего-то, что сами делать не умеют. Хотят, потому что живые. А живые всегда чего-то хотят. И слава богу, что они это умеют… Значит я им нужен. То есть я отчетливо нужен в этом мире кому-то, кроме себя самого. И это – здорово! Бессмертие мне обеспечено.
Валентина подошла, обняла меня рукой за талию и прижалась щекой к предплечью. Потом пожаловалась:
– Орет конечно же мальчишка – он все время орет, чуть что ему не так. Весь в деда… Ну, что ты встал столбом, возьми его на руки!
Я взял в руки маленький сверток. Личико ребенка было красное и сморщенное. Он как-то вкривь открывал беззубый рот и издавал визгливые звуки. Я его слегка покачал, он сразу замолк, открыл глаза и уставился на меня.
– Ну, чего орешь? – сказал я весело. – Не видишь, отец приехал. Теперь у нас все будет в полном порядке!
Он сморщился, снова открыл рот, и вдруг чихнул.
– В порядке, – проворчала Валентина. – Носик у него забит.
Она отобрала его у меня, и начала какие-то манипуляции с носом и тампоном. При этом она ласково приговаривала какие-то слова, что-то ворковала, мальчишка фыркал, кривил ротик, но не орал. Вдруг Валентина бросила взгляд на второй сверток и сказала:
– Тоже проснулась, красавица! Разбудил мою лапочку этот балбес горластый. – И уже обращаясь ко мне добавила: – Возьми ее на руки, пока я с этим разберусь.
Я взял девочку. Ее личико ничем не отличалось от мордашки "этого балбеса", но рот она не кривила и не раззевала. Просто лежала и смотрела на меня. Взгляд у нее был сонный и какой-то бессмысленный – я даже испугался вначале, может с ней что-то не так. Но потом подумал, что будь оно так, Валентина бы обеспокоилась, а коль скоро она не проявила беспокойства, у меня нет никаких оснований…
Пока я формировал в голове это логическое построение, что-то произошло. Взгляд ребенка вдруг сделался осмысленным, он скользнул по моему лицу, потом скосился куда-то в сторону, вернулся, зрачки словно бы сузились, и в них, как мне показалось, промелькнули какие-то искорки сознания. Потом ротик приоткрылся, и…
– Она мне улыбается! – произнес я оторопело.
– Она всем улыбается. Отличная девчонка! – сказала Валентина с некоторой даже ноткой бахвальства в голосе. – Да у тебя и самого рот до ушей. Папочка!..
Дальше, естественно, началась канитель с кормлением, причем, Валентина умудрилась их кормить одновременно, и, что уж совсем непостижимо, ей хватало рук еще что-то одергивать, поправлять и подворачивать, бормоча какие-то невразумительные, но очень ласковые слова. Мне показалось, что где-то когда-то я уже слышал нечто подобное. Только вот где, и когда?..
Потом я принял посильное участие в пеленании, и попутно выяснил до конца, кто из этих пока еще безымянных существ девочка, а кто мальчик.
Потом они опять уснули, а мы пошли на кухню и приступили к решению проблемы, как же мы их назовем. Причем, я пил кофе, а Валентине его пить было нельзя, и она мне за это пеняла.
Потом пришла Наталья Олеговна с кучей свертков, и тут выяснилось, что мальчика уже зовут Петей, а девочку – Танюшей. Мы с Валентиной немного поартачились – просто для порядка – но спустя какое-то время пришли к выводу, что так будет правильно. Как их не назови, они все равно будут наши дети. И мы им будем говорить: "Дети, ну-ка быстро за стол". И еще будем говорить: "Дети, ну-ка марш спать!" А к тому времени, когда у них заведутся свои дети, мы успеем придумать им имена.
Потом Наталья Олеговна нас предупредила:
– Завтра прилетит Валерий. Могу вообразить, что тут начнется…
Потом… Что было потом, я не помню. Наверное я уснул, потому что вдруг ощутил себя измотанным до предела…
Народно-административная мудрость гласит: "День отлета и день прилета – один день".
Вообще говоря, согласно уложению, мне было положено двое суток отдыха. Но утром следующего дня я сначала позвонил Васе, которого не оказалось дома, а потом на всякий случай заглянул в нашу контору. Сунулся к Гире – там все было по старому. Петр Янович, правда не сидел за своим столом а стоял у окна заложив руки за голову и выгнув грудь. На столе лежали одна толстая кипа бумаг и три тощие.
Я поздоровался.
– Явился, – констатировал он и махнул рукой. – Ты в курсе, что когда-то в Египте семь тощих коров съели семь тучных?
– Нет, – сказал я и предположил, что Петру Яновичу теперь стукнуло в голову отправить меня в Древний Египет, разбираться с этими тощими коровами.
– Ну и зря, – сказал Гиря.
Я пожал плечами:
– К чему вы, собственно, клоните, Петр Янович.
– Да ни к чему – просто к слову пришлось. На самом деле, это был вещий сон… Ты посиди пока, я сейчас…