– Понимаю. – Сомов вздохнул. – Если я заблуждаюсь, то, можете быть уверены, вполне искренне. Я, если вы помните, лично обследовал корпус "Вавилова", после того как нас перехватили, и своими глазами видел характер разрушений. И я утверждаю, что это не было столкновение с твердым телом.
– Понятно, – сказал я, хотя ничего понятного в том, что сказал Сомов, не было.
– Ну.., – он усмехнулся. – Понятно, так понятно… Да вы смелее! Пользуйтесь случаем, задавайте свои вопросы.
– А какой сегодня случай? – удивился Вася.
– Ну, как же! Петр Янович сказал мне, что этот балаган пора кончать и велел быть искренним. То есть, он меня предупредил об ответственности за ложные показания. И за сокрытие – тоже.
– Давайте вернемся к магнитным носителям и журналу, – предложил я.
Сомов развел руками.
– К сожалению, даже в состоянии полной искренности добавить что-то к тому, что вам уже известно, я не могу. Есть, правда, один ньюанс. До сих пор всех интересовал вопрос: КУДА девался бортжурнал? Я бы, на вашем месте, задал другой вопрос: ПОЧЕМУ он исчез?
– Это вопрос акцента, – сказал Вася.
– И тем не менее. Так вот, я думаю, что исчез не бортжурнал и не записи на носителях. Исчезла информация. Сначала следует понять, какого рода информации мы лишились, и уже исходя из характера этой информации можно было бы строить гипотезы о том, кто мог ее нас лишить, и зачем ему это понадобилось.
– И какова ваша точка зрения?
– Да нет у меня точки зрения. Особенно, в отношении бортжурнала. Ну, что там?.. Полетные данные, какие-то текущие события… Вот, разве что данные о каких-то аномалиях… Нет, я теряюсь в догадках… В отношении лабораторных записей могу сказать, что они содержали информацию о личностях испытуемых. – Сомов улыбнулся. – Возможно, эти личности кому-то понадобились. Кто-то похитил наши души. Но зачем?!
– Так ведь мало того, он, этот кто-то, их стер. Но зачем? Мог ведь просто снять копию.
– Да, и это самое загадочное во всей истории.
– Ничего тут загадочного нет, – буркнул Вася. – На носителях были души, и у вас внутри они имеются. А душа дожна быть в единственном экземпляре.
– Вы, юноша, широко мыслите! – Сомов сощурился. – Я тоже рассматривал эту гипотезу. Но для следственных органов она интереса не представляет, поскольку не конструктивна. Почему, собственно, в единственном? И что плохого, если они удвоятся? Об этом я тоже размышлял. Попытаюсь вам бросить кость, а уж вы из нее выбивайте мозг. Кость такая: при когерентном сложении личностей возникает сумасшедший либо маньяк. То есть, если в один мозг засадить одну и ту же личность дважды, возникает интерференция личности. Результат – паранойя!
Я вспомнил, что фразу о кости и мозге уже однажды воспроизводил Петр Янович. И понял, что делаю ошибку. Я пытаюсь выдавить из Сомова какие-то новые факты, но все факты, которыми он владел, из него уже давно выдавили. Наша же задача состоит в том, чтобы наладить контакт и выудить мысли. Иначе говоря, выяснить, что думает Сомов по тому или иному поводу, и поделиться своими соображениями. Тогда, видимо, по плану Гири, могут родиться какие-то гипотезы, которые он скормит Сюняеву, а уж тот их переработает в адреналин – будьте благонадежны!
Судя по тому, что Куропаткин приостановил жевательные движения, им владели похожие мысли. Но, когда он открыл рот, я понял, что его мыслями овладело когерентное сложение личностей.
– Нельзя ли как-то более подробно, – сказал Вася. – Нам бы хотелось кое-что уяснить.
– Можно. – Сомов опять улыбнулся. – Сегодня все можно. Такой день…
– А какой сегодня день?
– Вторник. По вторникам можно гораздо больше. Практически все. Впереди почти вся неделя. Вот по пятницам – нет.., – Сомов сделался серьезным. – Я понимаю. Вас интересую я. То есть, моя личность. Так?
– Да, – нахально сказал Куропаткин.
– Тогда задавайте вопросы. Но только чтобы это были вопросы, а не всякие там… Давай, Василий, задавай.
– Вообще-то я только недавно.., – Куропаткин смутился, – То есть, буквально, на прошлой неделе смотрел отчет по "Вавилову". И когда я cопоставил факты с заявлением Глеба о том, что гипотеза пересадки личностей рассматривалась как серьезная, я несколько обалдел. И вот теперь – вы… Что, ваша теперешняя личность действительно сформирована из двух?
– Это хороший вопрос, – Сомов сделал головой движение, как будто у него судорогой прихватило шейные мышцы, и провел ладонью по щеке. – Я и сам его себе задавал. И вынужден ответить: да.
– А вы не могли бы как-то описать генезис вашей теперешней личности из тех двух.
– Ну.., – Сомов испытующе на нас посмотрел. – Если так неймется… Я ведь его описывал уже многим, и Петру Яновичу в том числе. И все они не то, чтобы не верили. Они как бы отводили это в сторону и выносили за скобки. Просто, обычному человеку это трудно понять в силу отсутствия адекватных понятий, оперируя которыми можно уложить мои излияния в прокрустово ложе понимания. Я понятно изъясняюсь?
– Вполне, и даже более того, – машинально пробормотал я.
– И все-таки, – не сдавался Куропаткин, – давайте попробуем. Вот в начале – две личности?
– Настырный парень.., – буркнул Сомов. – Такой не отвяжется… Да. Две.
– И как одна воспринимает другую?
– Никак. Она о ней понятия не имеет.
– А потом?
– А потом начинает иметь.
– И в чем это выражается?
– Это невыразимо. Но я попытаюсь. Чуть позже возникает примерно такая ситуация. Личности существуют в режиме разделения времени. Одна воспринимает реальность, а другая в это время как бы спит и видит сон. И в этом сне воспринимает вторую личность как некое постороннее лицо. Но она знает, что это лицо – она и есть. То есть, она как бы смотрит на себя со стороны но не понимает мотивации поступков. Реальность при этом искажена, поскольку воспринимается, преломляясь через чужое сознание… Вы сны видите?
– Ну, в общем, да.., – подтвердил Вася.
– Что-то стало понятней?
– Пожалуй.
– Это радует. Было так: просыпаюсь – что за черт! вся обстановка переменилась, но помню, я во сне что-то делал, куда-то ходил, с кем-то общался… А тот, второй, во мне в это время как бы засыпал. И это продолжалось довольно долго – примерно год. Потом сны начали становиться все более реальными, пока совсем не слились с реальностью.
– А личности? У них ведь разные предыстории.
– Понятно. Воспоминания. Сейчас я их воспринимаю как разные отрезки реальности, в которых я имел место быть.
– Но сейчас вы – один?
– Один.
Куропаткин помотал головой.
– Но как же так?..
– Да вот так… И как? Стало намного понятней?
– Нет, – признался Вася. – Но зато стало понятней, почему все это так воспринимают.
– И это уже что-то, – Сомов покивал сам себе. – Я пытаюсь перевести свои ощущения на язык ощущений обычного человека, но обычный человек понимает ощущения другого, только если сам их когда-то переживал. Для сравнения: попробуйте слепому от рождения объяснить, что такое багровый закат!
– Понятно, – вмешался я. – Давайте оставим эту тему.
– Ну, почему же. Если имеется желание, можно и продолжить…
– Желание имеется, – заявил Куропаткин.
– Нет, – жестко сказал я. – Василию надо все это обдумать, переварить, и потом, может быть, мы вернемся к этой теме. Но, в другой раз. Я правильно сформулировал?
– Вполне, – Куропаткин блеснул взором. – И даже несколько более того. Давишь прерогативами?
– Давлю, – сказал я с вызовом. – У меня свой план допроса.
– В принципе, правильно, – поддержал Сомов. – Но если потом возникнет желание – встретимся, поговорим. Мне ведь и самому интересно в себе разобраться. И здесь нужен хороший партнер… Единственное, что хочу отметить. В живых нас осталось трое: я, Свеаборг и Калуца. И все мы – комплексные личности. Но у каждого процессы смешивания протекали по разному. Свеаборг, как вы знаете, погиб, и о его ощущениях я могу судить только по записям в блокноте. А вот Калуца… Мы с ним часто касались этой темы, и он… В общем, это отдельный разговор… Вернемся к повестке дня?
– Да, – я погрозил Васе пальцем. – У нас тут в повестке еще братья по разуму и личное бессмертие, так что сиди и не рыпайся!