– Уже пальцев на руках не хватает, – пожаловался Гиря. – Никак не могу подбить бабки… Да, есть кое-какая новая информация. Во-первых, касаемо вот этих горшочков, камешков и лучиков в Непале. Горшочки и камешки мы пока не трогали, а занимались, в основном, лучиком. Штокман провел большую работу, осторожно проконсультировался с разными специалистами, и вот его резюме. Лучик, идущий от Солнца с помощью травки сделать фиолетовым вряд ли возможно. Дело в том, что в спектре солнечного света фиолетовая компонета довольно слабая, а соответствующие фотоны высокоэнергетичны. Изготовить их из низкоэнергетичных желтых квантов здесь, на месте, в воздушном пространстве над монастырем, довольно проблематично. А проще всего их изготовить где-то на орбите вблизи Солнца с помощью преобразователя типа квантовый генератор. Энергии для его долговременной работы там вполне достаточно. Найти его там астрономическими методами практически невозможно – Солнце засвечивает, а искать на месте экспедицией – серьезная техническая задача. Поясняю: там может быть очень жарко – долго не вытерпишь. Но дело и не в этом. Технически возможно такой генератор приспособить для передачи информации к нам, на Землю, но совершенно непонятно, как ее можно гнать по лучику в обратную сторону. А если это, как трактуют Ламы, отпечатки душ, то объем информации, надо полагать, приличный. Впрочем, это, вероятно, зависит о того, чьи души транслируются в эфир, – заключил Гиря, упершись взглядом в Куропаткина, с трудом подавившего зевоту. – Не выспался, детка?
– Так вчера с Сомовым почти до одиннадцати сидели, а сегодня меня Глеб в восемь поднял, – буркнул Вася.
– Глеб, у нас тут, случайно, нет раскладушки? Ты ему вон там в уголочке разложи, пусть ребенок поспит… Констатирую: стройная гипотеза о трансляции душ лопнула. Теперь вообще непонятно, имеют ли горшочки какое-либо отношение к нашим делам. То есть, в ламах мы не разобрались, и шансов это сделать в ближайшее время нет. Натравливать на них большую науку я не желаю, и Сомову их трогать не рекомендую. Но ламы пока терпят – есть другие дела. Сегодня у вас второй тур. Постарайтесь выяснить, что он думает обо всем этом. Не то, что видел – я это тоже видел, а его соображения по поводу.
Гиря помолчал.
– Теперь второе, – сказал он наконец. – Оно, это второе, такого сорта. Глеб, помнишь эпизод с "Челленжером"? Там была заказана генетическая экспертиза останков погибших пилотов драккаров. Я про нее уже почти забыл, а, между тем, данные они должны были представить нам в обязательном порядке. Но они, биологи то-есть, почему-то тянули, надеялись, видимо, что как-нибудь… Пришлось нажать. И вот! – Гиря установил свой палец под углом в шестьдесят градусов к вертикали, а потом резко ткнул им в бумажку перед собой. – Результат такой: никакого генетического материала в останках не нашлось. Ни единого гена. Нуль!
– Ни-и хрена себе! – машинально выскочило из меня.
– Отставить ненормативную лексику! – рыкнул Гиря, и уже вполне буднично продолжил. – Это значит, Глеб, что ты своей рукой поставил визу на заключении о смерти неизвестно кого. Более того, биологи утверждают, что представленный для экспертизы материал – безусловно, органика. Но ее состав примерно идентичен материалу ложементов пилотских кресел в драккарах. Одно из двух: либо это чья-то плюха, либо… Либо что?
– Петр Янович, я…
Гиря не дал мне закончить:
– Да причем тут ты! Ты, что ли, эти пробы собирал.
– Но я же подписал!..
– И что? Галактика перевернулась от того, что ты подписал? Вот если бы ты им смертный приговор подписал, тогда другое дело… Короче, с этим надо разбираться.
– Я готов, – сказал я. – Пишите предписание.
– Нет, – Гиря поморщился, – Хартман сидит Луне – займется и этим в том числе. Я, конечно, не особенно рассчитываю, что он сможет прояснить этот момент, но вдруг… Вы с Куропаткиным нужны мне здесь. Вот, – он выудил из бумаг два стереофото. – Это они. На всякий случай, запечатлевайте.
Мы с Василием по очереди изучили физиономии. Судя по всему, это были копии со снимков на служебных удостоверениях. С первого на меня взглянул мужчина средних лет, темноволосый, глаза – серые, нос – прямой, взгляд исподлобья, подбородок… Очень импозантная внешность! Второй – кучерявый, волосы рыжие, лицо скуластое, улыбчивое. Рубаха-парень, любимец женщин.
– Фамилия молодого – Бодун, того, что постарше, – Асеев, – буркнул Гиря.
Куропаткин встрепенулся:
– А он, часом, не…
– Именно. Сын Асеева. Того самого. А ты, Глеб, не обратил на это внимания, когда подписывал?
Нет, я не обратил. Почему? Да потому, что в тот момент фамилия Асеев мне совершенно ни о чем не говорила. А когда она мне встретилась в отчете по "Вавилову", я машинально отметил, что где-то она уже попадалась, но где именно и в каком контексте, углубляться не стал. Не тем голова была занята.
– Виноват, Петр Янович. Прошляпил.
– Это я прошляпил. Я даже не поинтересовался, кто там погиб. Привык, понимаешь, трупы в штуках мерить, старый пень. И Сюняев тоже хорош!
Редкий случай. Гиря был очень недоволен собой, и не счел нужным это скрывать.
– Но, может быть, это просто совпадение, – предположил Куропаткин.
– Может быть. Но есть одно обстоятельство. Совпадают не только фамилия, но также имна и отчества. Асеев-младший – навигатор, он летал уже тогда, когда погиб его отец. Лет десять назад, я слышал, он был первым помощником капитана рейдера. Сейчас – заметный общественный деятель. В общем, фигура довольно известная. Если это он, то как оказался на борту "Челленджера"? В каком качестве? Что он там делал, и как мог очутиться в этом злополучном драккаре?.. Вернее… Р-растяпы!
В этот момент дверь открылась, в кабинет вошел Валерий Алексеевич и, услышав последнюю фразу, бросил на нас строгий взгляд.
– Что они еще натворили? – поинтересовался он.
– Ничего они не натворили, – прорычал Гиря, – Это мы с тобой натворили.
На лице Сюняева отразилась растерянность.
– А кто растяпы?
– Мы! Мы с тобой растяпы и головотяпы. А точнее, ротозеи.
– А что такое стряслось?!
– Ничего не стряслось. Просто один из погибших членов экипажа "Челленджера" оказался Асеевым-младшим.
– Ка.., – Сюняев открыл и закрыл рот. – Но как же так?
Фраза эта, видимо, как-то повлияла на настроение Петра Яновича. Он на секунду задумался, а потом спокойно произнес:
– Все, парни, идите. С Асеевым мы сами будем разбираться. Ваша задача – Сомов. Единственное, о чем прошу: спросите, встречались ли они с Асеевым последние пять лет, как часто, и при каких обстоятельствах.
Владимир Петрович на этот раз отсутствовал. Естественно, нас опять начали кормить, и я подумал, что добром это не кончится. Вчера нас накормили так, что ночью я попытался проигнорировать ужин и сразу завалиться спать. Валентина немедленно заподозрила неладное. Мол, я уже у кого-то харчевался, и интересно, как она выглядит. Я описал ей Марину Евгеньевну, и Валентина сказала, что, пожалуй, ей следует научить меня качественно врать, иначе потом греха не оберешься. То есть, она, в принципе, не против моей двойной жизни, но надо, чтобы вранье выглядело достоверно, иначе она должна будет делать вид, что заподозрила измену, а тогда я должен буду делать вид, что оскорблен в лучших чувствах, и ей придется устроить скандал со всеми вытекающими отсюда последствиями. В общем, ужин пришлось таки съесть, и все попытки утром проигнорировать завтрак были пресечены угрозой все того же скандала…
Я поделился своими проблемами с Васей. Он отнесся сочувственно, но заявил, что все хорошее должно иметь свою негативную сторону. Скажем, те же брачные узы. Иначе жизнь будет не полна. Лично он, исполнившись служебного рвения, вчера не ужинал, а сегодня не завтракал, и теперь полностью готов к выполнению задания шефа. При этом, он настолько обнаглел под воздействием голода, что требует и от меня соответствующих указаний и инструкций. Каковые я и не замедлил дать. А именно: он, Куропаткин, должен фиксировать малейшие вариации интонаций Сомова, сам же должен тщательно помалкивать.
"Избегай междометий!" – напутствовал я его непосредственно перед тем, как дверь открылась, и нас прямо с порога опять пригласили к обеду.