Лошак приехал в институт ученым-стажером, в позапрошлом году. Привез с собой семью - жену и маленького сынишку. Жена, Лошачиха, сидела дома несколько месяцев, потом пристроилась на добровольных началах, без оплаты, помогать мужу. Сравнительно быстро перешла на ставку к нам в лабораторию, в личное распоряжение завлаба. Маленького роста, круглолицая, с выраженным волевым подбородком, толстоногая и коренастая, она была абсолютно незаметна в период своей "добровольческой" деятельности в соседней лаборатории. В первые же дни после перехода к нам, ее присутствие стало более ощутимым - во многом благодаря молчаливой настырности, с которой Лошачиха упрямо норовила выполнять малозначимые, но привычные и устоявшиеся в лаборатории процедуры на свой лад. Со стороны все выглядело так, будто работой этой она занималась большую часть жизни и знает все наверняка. На самом деле, по образованию она, так же как и муж - агроном, и молекулярной биологией до приезда в Америку, по-видимому, не занималась. Это выяснилось довольно быстро - не могла приготовить обычные растворы, либо делала это по-дурацки нелепо. Весь ее лабораторный опыт заключался в этих трех-четырех неоплачаваемых неделях работы с Лошаком, которого самого научили держать пипетку-дозатор за два месяца до жены. Вначале, Пэт и я вежливо и ненавязчиво корректировали Лошачиху, искренне стараясь помочь ей избавиться от маленьких вредных привычек. Но ген упрямства явно был доминантным: уверенная в своей необъяснимой правоте, Лошачиха продолжала делать все на свой лад. С этими мелочами мы постепенно управились - уломали сивку, как говорится. Хотя до сих пор у меня перед глазами стоит Лошачиха, на мой вопрос всегда ли она сливает отработанную бактериальную среду прямо в раковину без предварительной дезинфекции, наивно округлив глаза, но и в тоже время с едва заметной усмешкой, подразумевающей свою правоту, отвечающая: "Ну да, а что ж здесь такого?"
Лошачиха очень быстро ходит - не поднимая высоко ноги, стелется, несется вперед озабоченно и слегка сутулясь. Привычка несимпатичных, не желаюших привлекать к себе внимание людей. Я сам передвигаюсь похоже - будто постоянно спеша куда-то. Однако, оказавшись случайно рядом с Лошачихой на сравнительно длинной дистанции институтского коридора, отстал мгновенно и был этим весьма поражен. Лошачиха за компьютером, пьющая кофе из поллитровой кружки - это зрелише достойное внимания. По клавиатуре тыкает безжалостно, печатая громко и раздельно, двумя пальцами. Ежеминутные глотки кофе сопровождаются глухим стуком возвращаемой на место тяжелой кружки, что, по-видимому, нисколько ее не смущает. Недавно Лошачиха принесла в лабораторию радиоприемник, впрочем - предварительно вежливо поинтересовавшись нашим мнением на этот счет. Я как бы не возражал, а Пэт якобы безразлично, но с недовольным видом, пожала плечами. До переезда в новое здание и до появления Лошаков, в старой еше лаборатории, она и сама постоянно слушала "99.5 FM" - непрерывную рекламную болтовню, изредка прерываемую безголосыми, но умело "раскрученними" звездами местной эстрады. Пэт и здесь намекнула скромно, что не прочь бы продолжить эту музыкальную традицию. Я, однако, вынужден был еще более робко возразить - предоставив тем не менее выбор ей - что ведь не все же время руками приходится работать, иногда и головой, а трескотня отвлекает. Пэт надулась, но спорить не стала и приемник не принесла. А тут, понимаешь, Лошачиха, музыкальная натура, без году неделя в лаборатории, желает тишину и скуку нарушить бодрыми звуками эфира! Естественно, Пэт такая "наглость" не понравилась. В своеобразной музыкальности Лошачихи я уже давно не сомневался - к еле слишному, себе под нос, но назойливому полумычанию-бормотанию, должному, по-видимому, восприниматься как тихие напевы неких мелодий, я привык, деваться некуда. Словом, на этот раз мы не возражали - и что же? Лошачиха настраивала приемник на станцию классической музыки и с одухотворенным, задумчивым видом, с какой-то бессмысленной улыбкой, возилась со своими образцами, слушая все подряд. Конечно же, классическая музыка - это здорово, особенно хорошая классическая музыка, а не субъективный бред, впечатления и переживания автора, владеющего нотной грамотой, в трудный период его жизни и при неизвестных слушателю обстоятельствах. Личные эмоции не всегда так глубоки и понятны, как мнится, не всегда создают желаемую нить чувств и настроений, появившихся, возможно, у самого создателя в минуты вдохновения. Поэтому очень редка настоящая, проникновенная и захватывающая классическая музыка, не сопровождающая, не привязанная к текстам и сюжетам, а вольная, мгновенно объясняющая все. Не убедила меня Лошачиха, что вот она такой большой любитель классики, что действительно необходим ей подобный музыкальный фон. Было в выражение ее лица что-то неуловимо-фальшивое, возможно, эта улыбка странная и остекленевшие глаза, как у провинившегося школьника, не знаюшего ответа на вопрос учителя "Зачем?" и уставившегося с деревянной ухмылкой в никуда, осознавая на себе взгляды товарищей и смущаясь одновременно. Уж очень Лошачихе хотелось, чтобы мы подумали, какая она интеллигентная и духовно развитая девушка, какие всесторонние у нее интересы, охватываюшие, разумеется, и серьезную музыку. Убедило меня в этом и то, что однажды она переключилась на другой канал и слушала несколько дней рекламную дребедень - и можно понять: устал человек притворяться.
Вспоминается один короткий разговор, весьма, как мне кажется сейчас, характеризующий Лошачиху, ее манеру общения и мышления. Пэт в то утро была явно чем-то опечалена. На мой вопрос все ли в порядке, ответила коротко: "Нет". Немного погодя продолжила: только что была у врача - ежегодное медицинское обселедование, рутинное, и доктор вдруг обнаружил предраковые, по его мению, клетки в одном из анализов. Необходимы были дополнительные тесты а также год ожидания и затем повторение анализа для подтверждения либо опровержения этих грустных фактов. Мы тихо беседовали на нашей стороне лаборатории, разделенной двухполосным столом с аккуратными полками-шкафчиками посередине. Неожиданно подошла Лошачиха и, резко затормозив, (даже в небольшом пространстве лаборатории, передвигаясь от мойки к шкафу-холодильнику и обратно, ей удается так разогнаться, что она вынуждена слегка притормаживать, шурша носками туфель по линолеуму), как вкопанная остановилась рядом с нами, слушая. По инерции, Пэт продолжала рассказывать минуту-две, пока незванное вмешательство Лошачихи, по-прежнему стоявшей молча, не задавая уместных в таких случаях сочувственных вопросов, не стало ее, по-видимому, раздражать.
-What? - прервалась она наконец, повернув голову к Лошачихе. Прозвучало довольно грубовато, похоже на русское "Что надо?" но к месту: никто тебя не звал, подошла сама, прервала разговор, стоишь и пялишься неловко.
- Ничего, - был невинный ответ. И та как продолжения не последовало, Пэт вынуждена была повторить рассказ, снова упомянув о плохих анализах и предраковых клетках. Круглолицая Лошачиха стояла перед ней, поблескивали тупо стекла очков, полуоткрытый рот застыл в вежливой улыбке. Когда Пэт закончила говорить, выражение лица ее не изменилось, она не издалаа и звука, никаких возгласов, комментариев. Казалось, не сообразила, что рассказ окончен, полагается отреагировать, посочувствовать, задать два-три вопроса о здоровье для приличия. Не исключаю, кстати, что она просто не поняла о чем речь: несмотря на университетское образование и медицинскую степень, английский Пэт не отличался изысканностью стиля и больше походил на повседневный "уличный" американский выговор, изобилуюший слэнгом. Кивнув как-то странно головой, и все с тем же не подходяшим к ситуации весело-деревянным лицом, Лошачиха неожиданно спросила у Пэт есть ли у нас в запасе пластиковые одноразовые пробирки. Секунду Пэт смотрела на нее непонимаюшим взглядом: смена темы оказалась слишком внезапной. Потом, еле заметно усмехнувшись, шагнула к лабораторному столу и, открыв один из ящиков, молча указала на несколько видневшихся там упаковок. Прерванный разговор мы с ней не возобновили. Ну и что за мораль? - Закончились пробирки у Лошачихи - вот и подскакала нетерпеливо к нам, дубовато ожидая удобного момента вмешаться и, нисколько не вникая в суть разговора, получив свое, испарилась. Толстокожая, что с нее возьмешь!