Оказавшись в знакомом вестибюле, Кэти поздоровалась со знакомым старичком-вахтёром и сказала:
– Мне нужно в Косой переулок… В прошлом году инспектор Кьюри провёл нас через портал в лавочку Экзитрана… А…. как по-другому попасть туда… в Косой переулок, я не знаю…
– Всё верно, – успокоил её старичок. – В Лондоне всего два входа в волшебный квартал. Второй тебе вряд ли подойдёт – он открывается в пабе на другом конце города. Так что, не теряйся – вперёд! Ты уже знаешь дорогу.
Кэти поблагодарила и, немного робея, вошла в большой зал, где в прошлом году познакомилась с мисс Обрайт, где дядя Вилли беседовал с инспектором Кьюри, и откуда тот же Питер Кьюри провёл Кэти с матерью в Горшочный тупик, а потом и в Косой переулок. «А не Перекошенный проспект!»
В тот раз в зале было пустовато, зато сегодня здесь толпилось человек двадцать. За столиками инспектора, молодые маги и ведьмы в разноцветных мантиях, беседовали с родителями будущих учеников Хогвартса. Дети, растерянные – и возбуждённые, сидели рядом с родителями, бродили по залу, разглядывая картины, круглыми от изумления глазами наблюдая за снующими туда-сюда волшебниками. Жизнь кипела, как зелье в котле на уроке зельеваренья.
Приятно было почувствовать, что и на тебя тоже смотрят с восхищением. Кэти постаралась принять вид значимый и снисходительный. Но, встретившись глазами с какой-то девчушкой в джинсовом сарафанчике и белых гольфах, не выдержала – улыбнулась.
Пройдя через весь зал, Кэти свернула за шкаф в углу и, вслед за семьёй, сопровождаемой молоденькой колдуньей в бледно-оранжевой мантии, вошла в неприметную дверь. Оказавшись в лавочке, битком набитой старым, сломанным и запылённым, но, несомненно, волшебным хламом, Кэти, не мешкая, вышла на узкую и извилистую улочку, вымощенную булыжником.
На этот раз и на улице народу было гораздо больше, чем помнилось Кэти с прошлого года. Волшебники и волшебницы, одетые в причудливые костюмы и мантии всех цветов радуги, сновали между лавчонками, громко перекликались, не скрываясь творили удивительные вещи. Вот одна женщина откинула капюшон, и оказалось, что вместо волос у неё на голове множество тоненьких змеек. Они тихонько шевелились и – Кэти готова была поклясться – весело поглядывали по сторонам. Два волшебника остановились посреди улицы и, размахивая руками и волшебными палочками, показывали друг другу и всем желающим портреты своих детишек. Кэти осторожно обошла зависшее в воздухе изображение младенца в ярко-розовой распашонке, который жевал беззубым ртом игрушечного дракончика.
Ещё разок оглянувшись на общительных папаш, она направилась к банку, зеленеющему вдали высокой крышей.
У входа Кэти увидела гоб… нет, не гоблина, конечно, кобольда! Ещё в прошлый раз на разницу между ними указал ей Питер Кьюри. Кобольд, одетый в униформу, полными достоинства поклонами встречал посетителей, открывал перед ними двери и, если нужно, объяснял, куда пройти и к кому обратиться. А гоблины – совсем другие, уродливые, противные, вонючие и не слишком-то умные…
Кэти остановилась как вкопанная. Вот, опять!
Всё лето она мучилась непонятными воспоминаниями. Воспоминаниями о невероятных событиях, о том, чего она никак не могла помнить, потому что с ней никогда ничего подобного не происходило. Просто не могло произойти!
Однако… Вот, например, откуда она может знать, что гоблины – вонючие?!
«Крукид Кринкл», – вдруг выплыло из каких-то закоулков памяти, и Кэти будто наяву увидела сморщенное лицо, отвисшую нижнюю губу, крошечные злобные глазки…
– Кто такой Крукид Кринкл?..
– Простите, мисс? – Кобольд уже давно с подозрением смотрел на остановившуюся вдруг на ступеньках девочку.
– О…. – опомнилась Кэти. – Извините, пожалуйста. Я… я хочу просто обменять деньги. Фунты на галеоны.
Привратник открыл перед Кэти высокую дверь, проводил к стойке, за которой восседал другой кобольд, такой же некрасивый, но почему-то очень симпатичный. Кэти протянула ему несколько банкнот, подумала и добавила горсть мелочи, вытряхнув её из карманов. Служащий банка ловко сгрёб деньги, сделал несколько пассов. Кэти, таращившаяся на кобольда во все глаза, так и не заметила, когда именно тощая стопочка превратилась в аккуратные столбики монет.