В 1956 году Луис снова появился на московском горизонте как фарцовщик. С товарами в чемодане, он вращался в среде дипломатического корпуса как торговец и устроитель всевозможных сомнительных дел, горя желанием втереться в милость ко всем. Он почти в открытую торговал иконами и обменивал валюту, за что рядовых советских граждан обычно расстреливали. Он также устраивал якобы тайные встречи между представителями Запада и художниками авангардистами, которым запрещалось выставлять свои работы. Некоторые из заманенных им на такие встречи художников были арестованы по обвинению в незаконных сделках с иностранцами; об этом писала "Нью-Йорк Таймс".
Эти и многие другие незаконные действия, которыми можно было заниматься только лишь с согласия властей, явно указывали на то, что Луис является агентом КГБ, а некоторые появившиеся на Западе статьи либо заклеймили его таковым, либо высказали такое предположение. Однако никто не мог представить непосредственных доказательств того, что существуют такие отношения между Луисом и КГБ. Лишь майор Юрий Носенко, впервые со времени побега на Запад в 1964 году нарушивший свое молчание, смог сделать это. Он объяснил, что в конце 50-х годов Луис был взят на службу московским филиалом КГБ, а не Вторым Главным Управлением, руководящим обычно более крупными операциями против иностранцев. В то время Второе Главное Управление отказалось доверить Луису какие-либо значительные задания, принимая во внимание его поведение, а также его предательство в лагерях, что вызывало презрение некоторых офицеров. Что было гораздо более значительным, так это тот факт, что генерал Олег Грибанов не доверял ему.
В 1960 году Луис начал переговоры с неким американцем, которого уже начали вербовать агенты Носенко. "Грибанов приказал московскому отделу отстранить его от нашей операции и держать подальше, — рассказывал Носенко. — Но вы должны понять, что местному КГБ доставались лишь крохи от операций, и для них Виктор представлял большую ценность. Его можно было хорошо использовать против иностранцев, и они надеялись с его помощью получить право на участие в больших операциях. Они не переставали говорить нам: "Виктор этот — очень хороший агент, наш лучший агент". И они продолжали выдвигать его и повышать в должности.
Носенко отмечает, что со времени его отъезда и после ухода Грибанова на пенсию, Луис, кажется, преодолел сдержанность, если не отвращение Центра. У него появились дорогие заграничные машины, роскошная московская квартира и деревенская дача с настоящим плавательным бассейном. Хотя он и заявляет, что это все результаты его антрепренерства, но в действительности эту бутафорию поставляет ему КГБ, поскольку она необходима для тех особых сцен, которые он разыгрывает перед иностранцами. В своих домах он угощает иностранцев отличным виски, икрой и даже пикантными интригами, устраивая для них интервью с интеллигентами и время от времени демонстрируя свою доброжелательность; предупреждает гостей, что они должны быть осторожны. КГБ, стараясь сделать его более привлекательным для иностранцев, позволяет ему передавать по возможности полезную информацию. Он предупредил западные посольства об угрожающих им массовых демонстрациях; он первый сообщил миру о падении Хрущева; он является источником слухов и историй, пуегь не совсем верных, но во всяком случае интересных.
Луис был главной действующей силой в злобной кампании КГБ, направленной на опорочивание дочери Сталина Светланы Алилуевой. Вскоре после ее побега в Соединенные Штаты в 1967 году он сделал лживое заявление о том, что Светлана выдала своего хорошего друга писателя-либерала Андрея Синявского. Следующим его шагом была беседа с двумя детьми Светланы, состоявшаяся на той самой московской квартире, где они жили с матерью; он заставил ее сына, находящегося под сильным эмоциональным воздействием, осудить свою мать. Затем Луис поехал в Европу, где торговал одним из первых черновиков книги Светланы "Двадцать писем к другу" и некоторыми интимными семейными фотографиями. (После побега Светланы КГБ конфисковал находящиеся в ее письменном столе рукопись и фотографии). КГБ надеялся, что предложение другого варианта книги Светланы создаст правовые трудности, которые задержат опубликование любого варианта книги до пятидесятой годовщины большевистской революции. Однако затея не удалась. Чтобы избежать всех правовых проблем, американский издатель поспешил отдать книгу в печать в сентябре 1967 года, и ее появление в день годовщины революции привело Советский Союз в замешательство.