Никому не удалось бы сгладить все то людское раздражение, с которым ему приходилось бороться. Однако он пытался — терпением, умом, состраданием. Вскоре Володя, как звали его обожатели, стал известен всей колонии как честный и сочувствующий третейский судья, "хороший парень", слишком молодой, чтобы пропитаться бюрократическим цинизмом.
Понятно, что все это время Сахаров тайно доносил обо всем Ивченкову, дававшему ему все более существенные задания — выяснение, кто из йеменцев сочувствует китайцам, кто в египетских вооруженных силах, расположенных в Йемене, может быть потенциальным агентом КГБ, кто из арабов сможет помочь проникнуть в районы нефтехранилищ Адена. Оба встречались почти ежедневно и часто, испытывая симпатию друг к другу, засиживались допоздна за выпивкой.
После июньской арабо-израильской войны китайцы усилили свою пропаганду при помощи листовок и через громкоговорители, обвиняя русских в том, что они явились причиной арабского поражения. Сахаров был так занят попытками КГБ отразить китайскую кампанию, что совершенно не занимался своими административными обязанностями. Утром 10 июня он один работал в консульстве, надеясь разобрать пачку накопившихся бумаг. Около десяти часов утра он услышал какой-то зловещий шум на улице и, взглянув в окно, увидел авангард приближающейся разъяренной толпы йеменцев. Если бы Сахаров бежал, ему, возможно, удалось бы спастись. Вместо этого он решил уберечь консульство, заперев двери на запоры, закрыв окна и включив всюду свет, чтобы создалось впечатление, присутствия других.
К тому времени, когда он кончил все приготовления, здание окружило около 1 500 взбешенных йеменцев, выкрикивающих китайские обвинения о советском вероломстве. В здание летели камни, и когда вокруг него стали сыпаться осколки из разбитых окон, он залез на крышу. Оттуда он посмотрел на кричащую толпу, вооруженную длинными кривыми ножами и старыми английскими винтовками. Вспомнив о нападениях на американское и немецкое посольства, он подумал, что кому-нибудь обязательно придет в голову поджечь консульство.
Сахаров допускал мысль о том, что ему. возможно, придется умереть насильственной смертью, возможно, даже в бесчестии. Хотя он и боялся этого, но был готов, при условии, что смерть его будет иметь смысл и послужит делу. Но умереть теперь, не успев ничего завершить, быть сожженным или разорванным безумными людьми в богом забытом несчастном арабском городе — это бессмысленно и ужасно. Ударяя кулаком по ладони, он проклинал себя, что не убежал.
В этот момент он услышал выстрелы в воздух из винтовок и рычанье грузовиков, привезших египетских солдат, чтобы рассеять толпу.
Назавтра Сахаров был героем. Его честные попытки объяснить, что он почти ничего не сделал, отнесли к его скромности, качеству, очень присущему настоящему мужеству. Для всех в колонии он был русским храбрецом, ставшим на защиту своей страны от этих отвратительных "желтых полулюдей" и победившим. Посол послал гордые поздравления. Ивченков обнял и поцеловал его. Рабочие громко приветствовали его, а дети кричали: "Володя! Володя! Володя!"
В течение всего лета Сахаров все больше и больше стремился домой, чтобы увидеть свою маленькую дочку Екатерину, родившуюся в мае. В сентябре, вечером, накануне его отъезда в Москву для завершения занятий в Институте международных отношений, Ивченков организовал прощальный обед. Когда другие русские стали уходить, он настоял, чтобы Сахаров остался. "Я хочу дать Вам прочесть кое-что", — сказал резидент. Это был отчет о работе Сахарова в Йемене. Все перечисленные факты были правильными, но они были так искусно описаны, что вся характеристика в целом сильно преувеличивала достижения Сахарова. Каждый по прочтении этой оценки пришел бы к выводу, что Сахаров — исключительно одаренный молодой человек, с природным талантом работника разведки большого масштаба. "Как Вы думаете, нужно прибавить что-нибудь?" — спросил Ивченков.
"Она и так слишком хороша", — ответил Сахаров.
"Ну, я думаю, Вы заслуживаете этого, — сказал Ивченков. — В любом случае, в Москве она вреда не принесет. А теперь — отметим событие".
К четырем утра оба были уже довольно пьяны, и Ивченков заявил, что они должны пойти освежиться, искупавшись в Красном море, и тогда смогут пить дальше. Когда они, пошатываясь, шли к пляжу, он хвастался своим мастерством в карате. Британская разведка символизировала для него идеал профессионала, и он убедил себя, что все сотрудники ее были знатоками карате. Недавно он заказал книгу о карате, чтобы стать равным своим ловким британским соперникам. Уже в воде он решил продемонстрировать свое умение на Сахарове, и оба чуть не утонули, борясь в теплом море. Раскрасневшийся от смеха, проникнутый чувством дружбы Сахаров думал, что никто не может иметь лучшего друга.