Как-то Сахаров увидел в магазине мужчину, покупающего удочку. Он тоже решил купить такую.
"Они есть только на витрине, а не в продаже", — ответил продавец, невысокий худощавый мужчина лет под 60.
"Но я только что видел, как Вы продали одну", — настаивал Сахаров.
"Только на витрине", — повторил несдающийся эстонец.
"Послушайте, что Вы имеете против меня? — воскликнул раздраженный Сахаров. — Чего Вы хотите?"
"Мы хотим, чтобы вы убрались и оставили нас в покое", — ответил продавец.
В сентябре 1965 года Сахаров еще раз столкнулся с простыми людьми. Утром во время лекции парторг института объявил: "Все студенты в течение шести недель будут помогать нашим колхозникам. Мы выезжаем завтра, чтобы продемонстрировать нашу солидарность с колхозом. В 07.00 часов будьте здесь в подходящей одежде". Хотя Сахаров и его друзья никогда еще не видели колхоза, они читали в официальной прессе множество описаний колхозной жизни в виде сцен пасторального счастья, рожденного полезным трудом. Трясясь в автобусе, едущем по неровной ухабистой дороге по направлению к колхозу, находящемуся в каких-нибудь ста пятидесяти километрах к северу от Москвы, они предвкушали новый вид развлечения на природе. Однако первые двадцать четыре часа в колхозе оставили их совершенно недоумевающими и подавленными.
Колхозники теснились в одно- и двухкомнатных деревянных избах, расположенных в виде дуги посреди картофельного поля. В избах этих были земляные полы и никакого намека на водопровод или электричество. То небольшое количество тепла, которое было в них, давали маленькие дровяные печурки. В колхозе был один единственный полуразвалившийся магазинчик, в котором продавались хлеб, водка, консервы и всякая всячина, но его полки были почти совершенно пусты. Много лет тому назад московские плановики отправили в этот магазин одно пианино и два мотоцикла. Так они и стояли до сих пор, непроданные и покрытые засохшими плевками полных презрения людей, не имеющих возможности ни купить их, ни пользоваться ими. В течение первого дня студенты три раза ели молоко с картофелем. Как потом оказалось, молоко и картошка были той единственной пищей, которую они получали в течение последующих шести недель, за исключением четырех дней, когда был хлеб.
Физически хорошо развитые, выросшие в деревне, молодые люди спасались из колхоза, уходя в армию; а более привлекательные девушки спасались замужеством. Пожилые люди или калеки монополизировали работу на сельскохозяйственных машинах. Они не выходили на работу в поле, оправдывая свою лень то поломкой машин, то избытком работников. Женщины помоложе, прикованные к колхозу своей непривлекательностью, неистово боролись за работу на неразвитом молочном хозяйстве колхоза. Таким образом, обработка полей сбор картофеля — приходилась на долю старых женщин и детей, которые работали с 8 часов утра до шести часов вечера по шесть дней в неделю.
Для взрослых колхоз был миром без проблеска надежды; ничто, кроме алкоголя, не вносило разнообразия в их тяжелую жизнь. Река была единственным местом купания, но ее воды в течение всей осени и весны были такими холодными, что купание было большой редкостью. Не имея условий и желания следить за своим внешним видом, лишенные чувства собственного достоинства и самоуважения, они разговаривали друг с другом на таком отвратительном злобном языке, что Сахаров был шокирован. Со студентами они говорили с еще большей ненавистью, потому что те символизировали для них то положение и будущее, какого они никогда не смогут достигнуть.