Бакатин пообещал ему немедленно доложить о случившемся Горбачеву, который, надеялся Бакатин, даст команду на прекращение беззакония. И тотчас же позвонил Михаилу Сергеевичу на дачу.
«Информация его не удивила, — пишет Бакатин. — Как он сказал, Крючков уже докладывал. Я сильно преувеличиваю и зря нервничаю. Погибло где-то один-два человека. Самоуправство военных прекращено.
Я возмущался, кричал, что ручаюсь за точность информации, давно знаю Мисюкониса, врать он не будет. Ничего не прекращено. И дело не в спорах о числе погибших, а о том, что творится беззаконие, в котором опять участвует армия и гибнут люди. Горбачев сказал, что он возмущен не меньше меня: “Завтра разберемся”».
Утром Бакатин с Е.М. Примаковым и А.Н. Яковлевым был у него в приемной. Он принял их через час. Они, перебивая друг друга, прямо от двери, даже не садясь, стали убеждать его в том, чтобы он немедленно выступил и отмежевался от авантюры, которую организовали в Литве коммунисты, немедленно поручил расследовать беззаконие и виновных предать суду.
По словам Бакатина, Горбачев не был похож на себя. «Вроде бы и возмущался вместе с нами, но чувствовалось, что у него на этот счет свое мнение. Он не мог “отмежеваться”, ибо, конечно, не мог не знать того, что замышлялось в Литве КГБ и армией. Выступил он с оценкой вильнюсских событий по телевидению только через неделю. Оценки были весьма расплывчаты. Политика “сильной руки" начала давать сбои».
Бакатин приходит к выводу: «Горбачев сам, поворотом к политике “сильной руки”, на что он абсолютно не способен по своему характеру, и которая, как и следовало ожидать, провалилась после появления первых жертв… сам организовал начало конца перестройки. Ибо перестройка — это демократия и закон, но никак не спецназ и не тайные операции».
Нерешительностью Горбачева не преминул воспользоваться Ельцин. Он тоже резко осудил применение силы в Литве. Но только одним осуждением не ограничился. Его сторонники забросали ЦК КПСС и Кремль телеграммами и письмами протеста, в которых требовали отставки Верховного Совета СССР и персонально Горбачева как неспособных стабилизировать обстановку в стране.
20 января в Москве состоялась демонстрация в знак протеста против событий в Вильнюсе, и здесь уже раздавались требования отставки Горбачева, Язова, Пуго. Пресса, тон в которой задавали в основном радикальные демократы, не пытаясь разобраться в сути происшедших событий, валила все на президента, и это не могло не произвести впечатление на интеллигенцию.
«Московские новости» опубликовали заявление Абуладзе, Амбарцумова, Бовина, Голембиовского, Заславской, Петракова, Попова, Рыжова, Станкевича, Старовойтовой и Шаталина о событиях в Литве. Призывали Ельцина отозвать свою подпись под Экономическим соглашением Союза и России.
Ну а сам Ельцин? Он побывал в республиках Прибалтики и, вернувшись 14 января из Таллинна, сделал два заявления, опасность которых тогда оценили далеко не все.
Во-первых, вильнюсские события укрепили его в мысли о неотложном создании Госкомитета РСФСР по обороне и безопасности — то есть российских Вооруженных сил и российского КГБ. Уже через две недели, 30 января 1991 года, Президиум Верховного Совета РСФСР принял такое решение.
Возникает вопрос: обороны от кого? От СССР? Россия и без того была становым хребтом СССР. От других союзных республик?
И второе. Практически незамеченным прошли его слова о том, что главы четырех республик — России, Украины, Белоруссии и Казахстана — согласны заключить четырехстороннее соглашение, не дожидаясь Союзного договора, которым Горбачев намеревался скрепить СССР, разваливавшийся на глазах всего мира. Не та ли это была идея, которую Ельцин воплотил в декабре 1991 года в Беловежской Пуще? Правда, без участия Казахстана.
В Таллинне Ельцин встречался с руководителями трех республик и подписал документ о признании Россией их суверенитета. Одновременно руководители России и трех прибалтийских республик обратились к Генеральному секретарю ООН с предложением созвать международную конференцию по урегулированию проблемы прибалтийских государств. Горбачев назвал этот поступок беспрецедентным в международной практике, как акт прямого приглашения к вмешательству во внутренние дела СССР.
В 2016 году журналистка Галина Сапожникова, автор книги «Кто кого предал», рассказала в «Комсомольской правде» о том, что происходило дальше. «Спустя 8 лет после событий января 1991-го в Вильнюсе начался судебный процесс, вошедший в историю как “дело красных профессоров”. Возраст подсудимых, из которых самому младшему было 54 года, а самому старшему (его привозили на суд в инвалидной коляске) — почти 73, во внимание принят не был. Все заслуги перед Литвой были забыты: даром что перед судом предстали два доктора наук, три заслуженных деятеля культуры и один заслуженный работник МВД — “цивилизованная Европа” не обратила на этот процесс никакого внимания».