— Ладно, — я махнула рукой, поняв, что просто срываю на этой смазливой девке свое раздражение. — Тогда принесите мне коньяку.
— Момент, мадам, — лицо стюардессы просветлело. — Вам «Метаксу» или «Курвуазье»? Есть еще хороший испанский коньяк, но я его не пробовала…
— А от чего можно быстрее вырубиться?
— О мадам, тогда вам лучше всего выпить хорошего шотландского виски без содовой! — она чуть наклонилась ко мне. — Поверьте, я знаю это на собственном опыте. «Джонни Уокер» — это то, что вам надо…
Бержерак издал особенно страшный рык, прозвучавший как восклицательный знак после рекламы виски.
— Ладно, тащите «Джонни»…
Бержерак вдруг затих. Над нами воцарилась оглушительная тишина. Осторожно, чтобы не спугнуть сладостное мгновение, я покосилась на соседа. Его глаза были открыты. Мало того, взгляд этого хоботоносца в добротном темно-синем костюме и ярком галстуке зафиксировался где-то на уровне моей груди. Монстр уставился на нее так, словно увидел чемодан, битком набитый долларами, и не может понять, спит он или грезит наяву.
Я щелкнула перед его носом пальцами, стараясь хоть как-то отвлечь внимание Бержерака. Но он даже не моргнул.
— Вы так можете окосеть, мсье, — сказала я по-французски.
— Only english! — не отводя взгляда, прохрипел Бержерак. — Правда, — добавил он уже на французском, — есть только одна вещь на свете, которая может заставить меня говорить на языке этих лягушатников.
— Бутылка коньяка с похмелья?
— Ваша восхитительная грудь, мадам! Только это и ничто другое! — мой сосед просыпался буквально на глазах, и его энтузиазм начинал меня пугать. — Я хочу поднять тост за садовника, который вырастил такое чудо.
— Вам знакомо выражение «самолетное хамло»? — вежливо поинтересовалась я.
— Переведите, пожалуйста, на английский, я что-то со сна плохо соображаю.
— Мадам, ваше виски, — проворковала где-то над моим ухом стюардесса.
— Что?! — Бержерак попытался вскочить с кресла, но ремень бросил его обратно. — Я не узнаю авиакомпанию «Сабена»! Где утонченность фламандцев? Куда девалась принципиальность валлонов? Наполнять эту восхитительную грудь, это дивное творение создателя, мерзким пойлом шотландских пастухов?!
Стюардесса прыснула.
— Шампанское! — провозгласил Бержерак и взмахнул носом, как платком. — «Вдову Клико»! За мой многострадальный счет!
Стюардесса вопросительно взглянула на меня.
— Все что угодно, лишь бы он снова не заснул, — кивнула я.
— А что делать с виски?
— Дайте сюда, — протянул волосатую руку Бержерак. — И как только люди пьют этот отвратительный самогон!
Стюардесса, с трудом сдерживаясь, чтобы не заржать, подала ему стакан и исчезла.
Бержерак с омерзением отхлебнул сразу половину виски и состроил немыслимую гримасу:
— Так я и думал! Если это «Джонни Уокер», то я — русский.
— А вы не русский?
— Похож? — грозно поинтересовался Бержерак.
— Очень.
— Чем же?
— Хорошо разбираетесь в спиртном.
— Не порите чушь, мадам! — отмахнулся Бержерак и залпом допил остатки виски. — Русские никогда не разбирались в качестве алкоголя. Только в количестве. Здесь они very special — самое то!
— Так кто же вы тогда?
— Янки, кто же еще?! — носатый окинул меня взглядом Наполеона, покидающего Аустерлиц. — Только стопроцентный американец способен сказать женщине всего несколько слов и навек покорить ее сердце.
— Вы имеете в виду свою маму?
— Я имею в виду вас, мадам! А вот и шампанское! Благодарю вас, мисс, вы очень любезны.
На подносе у стюардессы искрились два изящных бокала.
Стопроцентный американец галантно протянул мне шампанское, потом подхватил второй бокал и, кивком проводив стюардессу, заявил:
— Ваша грудь, мадам…
— Может, для приличия начнем с глаз?
— Почему с глаз? — на лице Бержерака читалось искреннее удивление. — Глаза как глаза. А вот грудь…
— Послушайте, вы мне надоели!
— Если позволите, мадам, я хотел бы закончить свою мысль… — он укоризненно посмотрел на меня, затем пригубил шампанское и довольно чмокнул. — А вот здесь все правильно. Это «Вдова Клико». Итак… Ваша грудь, мадам, вызвала во мне совершенно незабываемые воспоминания, которыми я сейчас же хочу поделиться с вами…
— Может, не стоит? — с надеждой спросила я. — Зачем тревожить и без того травмированную психику?
— Если бы я мог, если бы я мог! — Бержерак горестно помотал головой. — Но я не могу. Признания рвутся из самой глубины моего сердца, хочется делиться, вспоминать, наводить мосты памяти между прошлым и будущим…