Не произнеся ни слова, потомок Батыя помог мне освободиться от пальто, аккуратно повесил его на отшлифованный рог, принадлежащий то ли альпийскому туру, то ли самому Хесусу Ксавьеру де ла Уриге, и, как дозорный, рыскнул вперед, в сторону холла.
Попав под яркий сноп желтовато-малинового света, излучаемого огромной бронзовой люстрой, я увидела картину, достойную кисти Сальвадора Дали: за блестящим, как солдатские сапоги, круглым столом, окруженным раннеренессансной мебелью мраморного цвета с раскиданными там и сям голубыми ангелочками, сидели четверо мужчин в смокингах и под уютное потрескивание дров в гигантском камине, выложенном нежно-голубыми изразцами, дружно дымили папиросами «Беломор», довершая сюрреалистический зрительный ряд благоуханием замызганной рюмочной у метро «Профсоюзная». Потомок Батыя уже успел присоединиться к ним и смотрел на меня таким холодным и оценивающим взглядом, словно это не он секунду назад по-лакейски вешал мое пальто.
Когда осветилась фигура Тополева, все четверо встали.
Тополев устало кивнул, показал мне на стул («Место, Мальцева!»), после чего сел сам. По всей видимости, это было сигналом для членов «Союза меча и Беломорканала», ибо и они тут же опустились на свои места.
— Валентину Мальцеву я вам представлять не буду, — тихо, словно продолжая начатый без меня разговор, сказал Тополев. — Вы ее видели. Думаю, и вам, Валентина Васильевна, нет особой необходимости знакомиться с каждым из присутствующих. Единственное, что вам надо знать об этих людях: все они являются опытными сотрудниками Комитета и находятся здесь для выполнения ответственного задания. Запомните их лица, возможно, это вам понадобится. Теперь к делу…
Тополев попытался разогнать ладонью сизый дым, стелившийся над столом, как утренний туман над белорусским болотом, и поморщился:
— Окно бы хоть немного открыли, впору противогаз натягивать…
Потомок Батыя, надо думать, младший по званию в этом собрании убийц, сорвался с места и распахнул форточку. Остальные почти синхронно воткнули окурки в пепельницу.
— Итак… — Тополев внимательно оглядел присутствующих. — Мальцева и ее главный редактор вылетают завтра, в восемь сорок пять. Рейс Барселона-Амстердам, авиакомпания «KLM», самолет «Боинг-737». Первый класс, места во втором ряду. Мы летим часом позже, рейс на Франкфурт, авиакомпания «Lufthanza», самолет «Боинг-707», бизнес-класс, салон для курящих. Вы, Валентина Васильевна, по прибытии в Амстердам, берете такси и отправляетесь вместе со своим редактором в отель «Холидей Инн», на бульваре Ван Дейка. Там для вас зарезервированы номера. Ваш номер — на двадцать третьем этаже, ваш спутник будет жить тремя этажами ниже. Устроившись в отеле, вы никуда не должны отлучаться до двадцати двух ноль ноль. Даже не пытайтесь делать это, поскольку рядом будет находиться наш человек, имеющий соответствующие инструкции. Ровно в 22.00 вы звоните по телефону, номер которого я вам сейчас дам. Взгляните…
Я посмотрела на листок, вырванный из обычного блокнота. На нем красным карандашом было выведено семь цифр.
— Запомнили?
— Да.
— Посмотрите еще раз.
— Не надо, я запомнила.
— Хорошо… — Тополев чиркнул зажигалкой и поднес ее к листку. Четверо мужчин с интересом наблюдали, как бумажка медленно сворачивается и догорает в пепельнице, белой от папиросных мундштуков. — Телефон, который я вам дал, — контактный. Говорить будете по-французски. Скажете пароль, а затем вам передадут все инструкции при встрече. Порядок ваших последующих действий очень важен, поэтому прошу внимания. Никого из нас рядом не будет, вам предстоит действовать самостоятельно. Естественно, до определенного момента. Любое, подчеркиваю, любое указание, которое передадут вам по телефону, вы должны исполнить с точностью до запятой. Когда у вас возникнет необходимость связаться с нами, вы должны позвонить портье и заказать холодный чай с лимоном и сэндвич с лососиной…
По ходу тополевского инструктажа мне неоднократно хотелось встрять со своими ценными предложениями, но всякий раз я довольно легко удерживалась от язвительных реплик. В глазах этих здоровенных мужиков с малопонятным, но до боли знакомым выражением глаз Витяни Мишина, я видела, словно на проекторе детского фильмоскопа, череду самых страшных в моей жизни картин: черный полиэтиленовый мешок, в который бровастый Андрей заталкивал безжизненное тело Рея Бердсли, кровавое пульсирующее месиво на месте головы того парня, чья вдова могла в свое время стать женой Юджина, раскинутые, словно для объятия, восковые руки сэра Джеральда…