Я очень осторожно приподняла голову и выглянула вниз. «Шевроле» на асфальтированном квадрате дворика уже не было — его заменили две замызганные колымаги неопределенного цвета. За рулем первой сидел молодой парень в широкополой ковбойской шляпе и как ненормальный вертел головой по сторонам. Второй, чуть постарше и погрузнее, стоял, опершись о капот другой машины, и высматривал что-то в кустах, окаймляющих виллу. Потом он неожиданно вскинул крупную голову и… Я тут же вернулась в исходное положение, то есть уткнула физиономию в ребристую черепицу, не без оснований опасаясь, что от столь частого соприкосновения с кровлей мой фас должен здорово напоминать цвет лица подвыпившего индейца из племени сиу.
— Ты бы поменьше дергалась, чувырла! — прошипел бровастый. — Прострелят твою дурью башку — охнуть не успеешь.
— Он что, всегда такой обаяшка? — шепотом поинтересовалась я у Витяни. — Или только когда из вольера выбегает?
— Цыц! Нашли время собачиться!.. — Мишин боком подполз к краю черепичной крыши и заглянул вниз. Вероятно, картина не доставила ему особого удовольствия. Он бормотнул себе под нос что-то неразборчивое, но очевидное и повернулся ко мне:
— Валентина, подруга нежная, красота несказанная. Если тебя возьмут — молчи. Ради себя и матери своей — молчи. Ты ничего не знаешь, приехала в командировку — и все. Баста! Одно слово о «конторе» — и тебя с твоей мамочкой положат на кладбище под двумя шестиугольными звездами. И имей в виду: что бы ни случилось, кого бы ни начали мочить, лежи на этом месте не шевелясь, как мертвая. Поняла?
Я кивнула. Хотя и очень хотела сказать Витяне, что я бы не шевельнулась в любом случае, даже если бы мне пообещали снизу Пулитцеровскую премию и заодно посадочный талон на советскую атомную подводную лодку, следующую по маршруту Буэнос-Айрес — Химкинское водохранилище.
— Андрей, прикрой меня!
Бровастый кивнул и, несколько раз бесшумно перекатившись, оказался в новой позиции. Теперь, как я поняла, он держал в поле зрения одновременно и двух мужиков внизу, и выход на кровлю.
Тем временем Витяня ужом соскользнул с кромки крыши, и уже через секунду я видела только его побелевшие от напряжения пальцы, вцепившиеся в кровельный конек. А еще через мгновение и они исчезли.
В тот же миг из люка, ведущего на крышу виллы, показалась чья-то голова и рука с короткоствольным автоматом…
29
Буэнос-Айрес. Конспиративная вилла
4 декабря 1977 года
…Я еще не видела лица незнакомца, но уже не сомневалась, что первым человеком, который окажется в поле зрения этого совсем не сказочного Карлсона, будет женщина с вымазанным черепичной пылью лицом и безумными глазами кошки, загнанной на высокое дерево стаей озверевших псов.
То есть я.
Видимо, находившийся по другую сторону люка бровастый Андрей просчитал такой ход событий намного раньше. Во всяком случае, он вдруг коротко подмигнул мне и, как на утренней гимнастике, поднял обе руки, в одной из которых был здоровенный пистолет с глушителем. Пока я тупо соображала, чего хочет от меня это незаконнорожденное дитятко Феликса Эдмундовича, незнакомец, оказавшийся широкоплечим светловолосым парнем, половину лица которого прикрывали темные солнцезащитные очки, высунулся из люка по пояс, увидел меня и молниеносно вскинул автомат…
— Стой! — почему-то по-русски крикнула я. — Не надо! Я…
— Подними руки, дура! — прошипел у него за спиной Андрей. — Он же тебя сейчас замочит!..
Тут до меня наконец дошло, на что намекал бровастый мгновение назад, но было уже поздно: незнакомец, сообразив, где таится реальная опасность, резко обернулся на голос и… И сразу после этого я стала свидетельницей картины, которая преследует меня даже сейчас, спустя много лет: затылок незнакомца вдруг словно взорвался изнутри, и уже через долю секунды его голова представляла собой огромную черно-красную опаленную дыру, обнаженную и пульсирующую… На фоне белокурых волос, доходивших почти до плеч парня, это жуткое зрелище напоминало извержение вулкана крови, лимфы и сгустков мозга в самом центре желтой пустыни.