— Подумаешь, Мессинг надушенный! Я тоже знаю самый простой и эффективный способ, как меня обезвредить: вернуть в редакцию — и все дела!
— Нет, подруга, редакция — это как раз твоя питательная среда, там ты премьерша. А надо просто у тебя вырвать язык, — заметил Витяня, не отрываясь от карты. — Как у классика, помнишь, наверно?
— Мишин, неужели ты намерен приникнуть к моим устам?
— Ни в коем случае! — Витяня досадливо щелкнул по карте ногтем. — Никаких уст… Все уже давно описано: взять хорошо пригнанные щипцы, накалить на спиртовке — и вырвать. Он ведь у тебя, как жало, — длинный и острый. А змея без жала — совсем другое дело. Это уже просто что-то шипящее и пресмыкающееся…
— Так ты приволок меня в эту глухомань, чтобы нести подобную чушь? Или и впрямь решил поупражняться в инквизиторстве?
— Всему свой час, подруга, — обнадежил меня Мишин. — Как говорят умные люди, еще не вечер.
— Очень тонко замечено, — лихорадочно прикидывая, о чем же говорить дальше, промямлила я. — Ночь на дворе!
Я болтала просто так, как автомат, как магнитофонная лента автоответчика, как пациентка психушки на контролируемой бдительными санитарами лужайке перед административным корпусом. Я не могла молчать, потому что эта темнота и тишина вокруг, эти двое убийц — карикатурных, как пара начинающих конферансье, но в то же время страшных и непредсказуемых, этот специфический аромат лесной прели, который все больше ассоциировался в моем сознании с запахом гниения собственного тела, — все стискивало мое горло железными пальцами тоски и физически затрудняло дыхание. Я знала: стоит замолчать, и страх сломит меня окончательно. Сломит так, что я завизжу, завою, начну валяться в ногах у этих подонков, молить их о пощаде, взывать к благоразумию…
— Ты меня слышишь, второгодник? Я хочу есть, спать и мыться!
— А по сусалам? — участливо поинтересовался бровастый.
— Хорошо, — кивнула я, готовая до бесконечности продолжать этот психически ущербный диалог, лишь бы только снова не слышать лесную тишину. — Но сначала выполните мои требования. Понимаете, женщина в лесу…
— Тьфу ты, черт, сообразил наконец! — воскликнул Мишин, торопливо сунув карту в «бардачок», и повернулся к нам. — Андрей, надо избавляться от машины.
— Жечь опасно…
— Значит, закопаем.
— У тебя, что, экскаватор в багажнике завалялся?
— Завьялов! — каким-то совершенно новым голосом отчеканил Витяня.
Я аж обомлела: настолько этот эпизод напоминал обрывок дурной советской киноленты о похождениях чекистов в тылу врага. Но самое потрясающее последовало дальше: Андрей процедил сквозь зубы: «Есть», выскочил как ошпаренный из машины и уже через секунду шуровал в багажнике.
Витяня перевел на меня тяжелый взгляд измотанного, загнанного в угол и отчаянно невыспавшегося человека и спокойно сказал:
— Валя, слушай меня внимательно. Этот разговор принципиально важен для нас обоих. Ситуация складывается так, что сейчас мы расстанемся…
— Ты намерен застрелиться? — я задала вопрос прежде чем подумала, зачем это делаю и насколько это безопасно.
— Заткни свою пасть, Мальцева, если действительно хочешь когда-нибудь вернуться домой! — Витяня стремительным движением выхватил из «бардачка» пистолет и приставил его к моему лбу. Не знаю почему, но прикосновение было холодным и влажным. Может быть, этот бездушный кусок железа мгновенно впитал в себя физическое состояние предполагаемой жертвы? Мне не нужен был термометр, чтобы убедиться, что я вся холодная — от корней волос до кончиков пальцев на ногах. Или холодным был пот, ручьями струившийся по лбу, по щекам, по телу?..
— Ты хочешь вернуться домой, Валентина? Отвечай коротко.
— Да.
— Ты можешь выслушать меня спокойно, не перебивая и не вставляя свои дурацкие реплики?
— Да.
— Ты уверена, что сможешь выполнить мою просьбу, если я уберу пистолет?
— Да.
С каждым из этих трех «да» я ощущала, как мое сердце постепенно возвращается из аппендикса, куда оно стремительно рухнуло после появления пистолета. Мишин, похоже, настроился на серьезный разговор, а в сложившейся ситуации меня это устраивало куда больше, чем пуля.
— Хорошо… — Мишин положил пистолет на сиденье. — Поверь мне, Валя, я не из тех людей, которые стремятся превратить общество в монолитную армию сексотов. Твое появление здесь, за кордоном, твое участие в этих неженских делах — все это чья-то ошибка, очевидный прокол, в конце концов, самый настоящий бред. Но ты здесь, и с этим приходится считаться. Я не могу и не должен рассказывать тебе все. Это лишняя информация, она не нужна тебе, Валя, это не любопытный фактаж для очерка. Это смерть. Твоя. Личная. А мне жаль тебя. Наверное, встреться мы в другой обстановке, в другой жизни, и — не смейся, пожалуйста, — все могло бы сложиться не так мрачно. Ну да ладно, это так, эмоции. А теперь к делу. У меня есть свои задачи, свои приказы и свое чувство профессионального долга. Поэтому сейчас мы простимся. Я укажу тебе дорогу, и если ты не будешь рассеянной, то уже через два-три часа окажешься в полной безопасности…