В дверь коротко постучали.
Вздрогнув скорее по привычке, я тихо спросила:
— Кто?
— Откройте, это я, сестра Анна…
Мужеподобное создание в черной рясе, окончательно прервавшее все словесные контакты со мной после моего чистосердечного признания в том, за что именно я отбывала последний срок в тюрьме моей буйной фантазии, молча поставило поднос с едой на столик и, уже уходя, через плечо, как-то нехотя, процедило:
— Святому отцу очень плохо…
— Что случилось?
— У него высокая температура, почти тридцать девять. Два часа назад его посетил врач…
— И?..
— Подозревает двустороннее воспаление легких. В таком возрасте это очень опасно. Мы все молимся за него…
Сестра Анна уже взялась за ручку двери, потом, видимо передумав, резко повернулась и вдруг поманила меня пальцем. Это было так неожиданно, что я застыла как вкопанная.
— Ну же! — сквозь зубы, почти беззвучно, прошипела она.
Поняв, что происходит нечто из ряда вон выходящее, я сделала по направлению к двери несколько неуверенных шагов, которые, признаться, дались мне с трудом. «А что если, — подумала я, — старая карга работает по совместительству на местную контрразведку, и теперь, когда святой отец прикован в постели, получила приказ покончить со мной? Сейчас я подойду к ней и получу по башке чем-нибудь тяжелым. А потом…» Меня успокоили розовые, как пастила, руки сестры Анны, смиренно сложенные на животе. Правда, предводительница местных монахинь, учитывая ее солидную массу и большой опыт руководящей работы, при желании запросто могла бы забить меня ногами. Но этот последний вариант я просто не успела продумать до конца, поскольку уже подошла к ней совсем близко.
— Святой отец просил меня передать вам кое-что, — сестра Анна шелестела своими бескровными губами почти у моего уха. — За вами должны были прийти еще вчера, но, видимо, что-то помешало… Святой отец велел мне помочь вам покинуть нашу обитель сегодня к вечеру, если, конечно, кто-то явится. Будьте готовы и никого, кроме меня, не впускайте. Одежду, деньги и документы я занесу через пару часов. Вам все понятно, сестра?
Я кивнула.
— Крепитесь, — прошептала она и вдруг погладила меня по плечу — очень осторожно, словно плечо мое было сплошной раной. И от этого легкого прикосновения мужеподобной сестры Анны мне стало совсем худо…
13 января 1978 года
За пятнадцать лет работы в разведке Грин видел этого человека дважды. В первый раз — в шестьдесят седьмом, через месяц после триумфального завершения Шестидневной войны, когда именно он, не имеющий имени, возраста и особых примет, сообщил Грину о назначении его резидентом в США и Канаде. Во второй раз — в семьдесят втором, после мюнхенской бойни. Обе встречи проходили с глазу на глаз на конспиративных квартирах в густонаселенной южной части Тель-Авива. И хотя длились они не больше получаса, после каждой наступали в жизни Грина суровые перемены…
Уроженец Штатов, выходец из весьма состоятельной семьи калифорнийских евреев, перебравшихся в Новый Свет из Бельгии в конце прошлого века, Грин, получивший блестящее образование, начавший карьеру в одной из самых престижных юридических фирм Бостона и завербованный Моссадом в начале шестидесятых, знал об этом человеке так мало, словно был не ключевой фигурой Моссада в Северной Америке, а каким-нибудь любознательным журналистом из провинциальной «Канзас кроникл», безнадежно мечтающим написать очерк о легендарном шефе израильской разведки. Правильнее было бы сказать, что Грин не знал о нем ничего. Когда-то это его задевало. Ему казалось, что в таинственности, окружающей этого человека, проявляется некое недоверие лично к нему, Грину, так и оставшемуся для израильтян чужаком. Позднее он понял, что таков стиль. Про Моссад нельзя было сказать, что его сотрудники строго придерживались тотальной конспирации, — о другой здесь просто не слышали.