Пржесмицкий взглянул на часы и коротко бросил:
— Кадима!
И мы устремились в лес.
Через полчаса я почувствовала, что если сделаю еще один шаг, то вырублюсь в ту же секунду и умру, не приходя в сознание. Стоило мне остановиться, как мои попутчики замерли.
— Что случилось? — спросил Пржесмицкий.
— У меня нет больше сил. Давайте сделаем привал.
— Это невозможно, пани, — он мотнул головой, словно перечеркивая мои пораженческие настроения. — Время уходит. Выбирайте: либо пятиминутный привал, либо — вечный покой.
— Пятиминутный покой.
— Это плохой вариант.
— Но я действительно выбилась из сил.
— Я понесу вас, пани, — Вшола сделал шаг ко мне. — Если вы, конечно, не возражаете.
— Господи, да я всю жизнь мечтала, чтобы хоть один мужик отважился на подобное!
— Считайте, что ваша мечта осуществилась, — деловито бросил Пржесмицкий, забрал у Вшолы лопату и двинулся вперед. Водитель, как привязанный, последовал за ним. Вшола схватил меня за руки, резко изогнулся, и я как-то неожиданно для себя очутилась на его спине.
— Обнимите меня за шею, пани, — предложил Вшола, не сбавляя шага. — Так вам будет удобнее…
— О каких удобствах вы говорите, — искренне возмутилась я. — Вам бы сил хватило — нести на себе такую кобылу! Сколько вам лет, пан Вшола?
— Двадцать пять.
— Вы еще совсем молоды!
— Это вам кажется, пани, — тихо возразил Вшола. — На самом деле мне гораздо больше. На войне мужчины быстро стареют.
— О какой войне вы говорите? В вашем-то возрасте!..
— Вам удобно?
— Вы не хотите отвечать на мой вопрос?
— Мы уже скоро будем на месте.
Поняв, что он не ответит, я сменила тему:
— Куда мы идем?
— Это знает он, — Вшола кивнул в сторону Пржесмицкого.
— И вас даже не интересует это?
— Нет.
— Почему?
— Армия, в которой солдаты не доверяют командирам, никогда не выигрывает сражений.
— Значит, армия, в которой воевали вы, всегда побеждала?
— Пока да, — тихо откликнулся Вшола.
И в этот момент где-то вдали коротко и увесисто прогрохотала автоматная очередь…
6 января 1978 года
Юджин заметил его метров с двадцати: Грин рассматривал витрину с механическими игрушками и очень напоминал любящего папашу, озабоченного исключительно тем, как бы угодить своему отпрыску.
Перейдя улицу, Юджин подошел к нему со спины и негромко спросил:
— Любите игрушки?
— Очень, — не оборачиваясь, ответил Грин. — У меня в детстве таких не было. А сейчас уже поздно покупать…
— Давно ждете?
— Нет… — Грин повернулся. — Поговорим здесь или зайдем куда-нибудь?
— То, что мне нужно сказать вам, вряд ли займет больше десяти секунд.
— Мне тоже нужно кое-что вам сказать…
Юджин почувствовал, как тревожно заныло сердце, даже веко вдруг запульсировало. И хотя холеное, выражающее только учтивость и сдержанность лицо Грина, казалось бы, излучало спокойствие, Юджину стало не по себе.
— Может, зайдем в пиццерию? — Грин кивнул на итальянский ресторанчик через дорогу.
— Что угодно, только не пиццу!
— Аллергия?
— Можно сказать и так. Пойдемте, здесь неподалеку есть уютное кафе. Во всяком случае, было лет пять назад…
Они шли вдоль Кэпитал-сквер как совершенно чужие люди, не разговаривая, каждый погруженный в свое. Впрочем, они и были чужими — два человека, столкнувшиеся по случаю или по расчету неведомого игрока, как два слепых шара на бильярдном столе. Грин поднял воротник пальто, прячась от пронизывающего ветра. Юджин холода не ощущал, в голове его царил полный сумбур, но он даже не пытался разобраться в своих мыслях. Словно чувствуя настроение попутчика, Грин не заговаривал с ним и мерно вышагивал по слякотному тротуару, внимательно глядя себе под ноги, словно надеясь что-то найти.