Какое-то мгновение было абсолютно тихо, словно каждый из трех мужчин продумывал сказанное. И только потом все трое, не сговариваясь, захохотали. Правда, хохотали они шепотом, и на это стоило посмотреть.
— Нет, пани! — Пржесмицкий смахнул с ресниц слезы. — Свести последние счеты с жизнью мы еще успеем в старости. Если, конечно, доживем до нее. План несколько иной. Мы трое, — он кивнул на меня и водителя, — уляжемся в эту комфортабельную могилу, а милейший пан Вшола предаст наши бренные тела земле.
— Вы хотите сказать, закопает? — все еще не врубаясь в истинный смысл сказанного, спросила я.
— Совершенно верно, пани, — кивнул Пржесмицкий. — Закопает.
— А что потом?
— Ну, вы же говорили, что вам необходим отдых…
— Да, но не вечный!
— А он и не будет вечным, — мотнул головой Пржесмицкий. — Полежим часов пять-шесть, пока не стемнеет. Надо любым способом дотянуть до темноты. А там…
— У вас есть кислородные баллоны? — с надеждой спросила я.
— Шахахну отам бэ-Эйлат, — буркнул водитель.
— Что он сказал? — переспросила я.
— Он пошутил, — отмахнулся Пржесмицкий. — Нам не понадобятся кислородные баллоны, пани. Земля прекрасно пропускает воздух. К тому же Вшола — лучший в мире специалист по жизнеобеспечению заживо погребенных.
— Тоже мне Карлсон!.. Я с детства боюсь темноты и замкнутого пространства!
— Значит, у вас появился прекрасный шанс излечиться от клаустрофобии. Да и потом, все это время мы будем с вами рядом…
— Дети подземелья, — пробормотала я.
— Ага, — серьезно кивнул Пржесмицкий. — Что-то в этом роде.
— Ну конечно, — я не удержалась от очередной хамской реплики. — О лучшей компании в братской могиле я и не мечтала.
— Ну как, готовы?
— А у меня есть выбор, панове?
— Вы можете сдаться, пани, — тихо сказал Вшола. — В конце концов, это ваше право.
— Лучше в могилу, — я вяло отмахнулась и побрела к краю ямы.
— Погодите, я помогу вам! — опершись рукой о груду свежевыкопанной глины, Пржесмицкий тяжело спрыгнул на дно ямы и протянул мне оттуда обе руки. — Держитесь крепко!
— Надо же, такая галантность в таком неподходящем месте, — проворчала я.
Через мгновение к нам свалился водитель, и Вшола сказал сверху:
— Прикройте головы. Я начинаю…
— Что мне делать? — тихо спросила я. — Стоять? Лежать?
— Вам лучше лечь на живот, как можно выше поднять воротник дубленки, образовать вокруг себя небольшое жизненное пространство и закрыть глаза.
— Я могу вас о чем-то попросить?
— Да, пани.
— Вы можете взять меня за руку? Хоть ненадолго…
— Зачем, пани?
— Мне страшно.
— Конечно, Вэл…
В ту же секунду мои пальцы — холодные, как яма, в которую мы добровольно улеглись — очутились в широкой шершавой ладони Пржесмицкого.
— Ну, как себя чувствуете? — поинтересовался он.
— Как в могиле…
Тем временем Вшола, включив, видимо, все обороты, засыпал нас землей со скоростью крупноковшового экскаватора.
— Вы меня слышите, пан Пржесмицкий? — спросила я, выплевывая жесткий и безвкусный ком глины.
— Что?
— А Вшола?
— Что Вшола?
— Кто его закопает?
— Никто.
— То есть?
— Кто-то же должен сделать наше захоронение незаметным для посторонних глаз.
— Он что, клумбу разобьет на нашей могиле?
— Вряд ли ему хватит на это времени. Но что он полностью сровняет ее с землей и присыплет снегом — это точно.
— А потом?
— Потом он займется выполнением другой задачи.
— Какой?
— Любопытство не оставляет вас даже под землей.
— Его убьют?
— С чего вы взяли?
— Но ведь ему не уйти. Вы же сами сказали, что мы в капкане.
— Ну, кто-то же должен в него попасть…
— Зачем?
— У вас дома водятся мыши?
— При чем здесь мыши?
— Водятся или нет?
— Водились.
— Что вы с ними делали?
— Приглашала к обеду, — пробормотала я.
— Я серьезно.
— Как что? — я хотела пожать плечами и с ужасом убедилась, что не могу. — Ставила мышеловку.
— А когда в нее попадала мышь?
— Звала соседа, чтобы он ее вытащил.
— А потом?
— Потом ложилась спать.
— Так вот, ваши друзья поймают Вшолу и лягут спать.
— Вы идиот, Пржесмицкий?
— Что?
— Мои друзья, как вы их называете, не ложатся спать при исполнении. И они его убьют, — тихо закончила я свою загробную речь.